Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Он остановился возле нашего стола, и это меня удивило,потому что всех остальных "невест" он на этом маршруте тщательнообходил стороной. Взяв меня за руку, он поднял меня из-за стола, потом повернулголову, чтобы я могла достать серьгу. Мне не хотелось срывать представление, нослишком дорогой это был подарок, разве что камни фальшивые. Однако, тронувхолодную поверхность, я поняла, что это настоящий нефрит. Слишком он былгладкий, слишком тяжелый для фальшивки.

Серег я не ношу, у меня даже уши не проколоты, так что мнепришлось возиться в темноте, соображая, как снимаются серьги. Он наконец поднялруку и мне помог, быстро и почти грациозно, пока я все еще возилась. Глядя наего движения, я поняла, что серьги отвинчиваются, и когда он повернулся другимбоком, я смогла снять серьгу самостоятельно. В драгоценностях я достаточнопонимаю, чтобы знать, насколько современно винтовое крепление. Настоящий нефрити настоящее золото, но это не был антиквариат или по крайней мере зажимы к немуприделаны современные.

Камни, плотные и тяжелые, лежали у меня в ладонях. Сезарнаклонился и шепнул, обдав щеку теплым дыханием:

- После представления я их у тебя возьму. Только не мешай.

Он осторожно поцеловал меня в щеку и отошел к нижнейступеньке. Взяв висевшую на шее свирель, он стал отламывать от нее камышинки ирассыпать по ступеням.

Я села, зажимая нефрит в руке, и прильнула к Эдуарду:

- И что должно быть дальше?

Он покачал головой:

- Именно этого спектакля я никогда не видел.

Я посмотрела на профессора Даллас на той стороне стола. Мнехотелось спросить ее, что происходит, но все ее внимание было обращено насцену. Сезар давил кусочки свирели на каждой ступени, проходя по ним. Четвероягуаров-людей ждали его наверху, сгрудившись у небольшого закругленного камня.С ними стоял и жрец, но без пелерины. Он был даже шире в плечах, чем этоказалось, и хотя невысок, но производил впечатление голой силы, голойфизической силы. Больше он был похож на воина, чем на жреца.

Сезар добрался до вершины храма. Четыре ягуара взяли его заруки и за ноги и подняли над головами. Потом, держа его над собой, взошли насцену, обошли ее, показав Сезара на все четыре стороны, даже на противоположнуюпублике. Затем тело поднесли к закругленному камню и уложили его поперек -голова и плечи Сезара откинулись назад, а нижняя часть груди и живот выгнулисьнад камнем.

Я вскочила еще раньше, чем увидела обсидиановый нож в рукежреца. Эдуард поймал меня за руку.

- Глянь налево, - сказал он.

Я посмотрела и увидела, что двое ягуаров-оборотней глядят иждут. Сомневаться не приходилось: если я брошусь на сцену, они попытаются меняостановить. Сезар сказал, что придет за серьгами после представления. Отсюдаследует, что он собирался остаться в живых. Но черт меня побери, они же хотятего изрезать! Теперь я это знала, только понятия не имела, насколько сильно егобудут полосовать.

Даллас встала со стула и подошла ко мне.

- Это входит в спектакль, - прошептала она. - Сезар играетжертву два раза в месяц. Не всегда именно такую жертву, но в этом состоит егоработа.

Она говорила тихо и рассудительно, как говорят с психом накарнизе. Я позволила им с Эдуардом посадить меня обратно. Серьги я стиснулатак, что они врезались в руки.

Даллас присела рядом со мной, положив ладонь на мою рукумежду плечом и локтем, но смотрела она на сцену. Люди-ягуары держали Сезара, ивидно было, как напряглась их хватка, как они синхронно делают вдох. На лицеСезара не отразилось ничего - ни страха, ни воодушевления. Просто выжидание.

Жрец вогнал нож в тело прямо под ребра. Тело Сезарадернулось, но он не вскрикнул. Лезвие резануло поперек, вгрызаясь в мясо,расширяя дыру. Тело задергалось вокруг раны и вместе с ней, но Сезар непроронил ни звука. Бледную кожу залила кровь, будто искусственно яркая в светепрожекторов. Жрец сунул руку в рану почти по локоть, и тут Сезар крикнул.

Я схватила Даллас за руку:

- Без сердца он не выживет. Даже оборотень без сердца невыживет.

- У него не будут вынимать сердце, я тебе клянусь.

Она потрепала меня по руке, вцепившейся в нее, какуспокаивают нервную собаку.

Я наклонилась поближе и прошептала:

- Если у него вырежут сердце, а я могла бы этому помешать,то до отъезда из Нью-Мексико я вырежу сердце тебе. Ты все еще хочешьпоклясться?

У нее глаза расширились. Кажется, дыхание у нее тожеперехватило, но она кивнула.

- Я клянусь.

Самое смешное, что она поверила в мою угрозу моментально.Почти всякий, если ему скажешь, что вырежешь у него сердце, тебе не поверит. Онможет поверить, что ты его убьешь, но если высказаться слишком натуралистично,это примут за шутку или гиперболу. Профессор Даллас мне поверила, хотябольшинство преподавателей колледжа приняли бы мои слова за образное выражение.Это и заставило меня заинтересоваться Даллас еще сильнее.

Среди глубокого молчания зала раздался голос жреца:

- Я держу его сердце в руке своей. В былые времена мывырвали бы его сердце из груди, но дни те давно миновали. - В его словахявственно слышалось сожаление. - И мы почитаем богов как можем, а не как хотелибы.

Он медленно вытащил руку, а я сидела так близко, что слышаламокрый мясистый звук, когда она вылезла из раны.

Жрец поднял окровавленную руку над головой, и толпаразразилась приветственными воплями.

Гадом буду, разразилась. Приветственными воплями.

Ягуары подняли Сезара с алтаря и сбросили вниз по ступеням.Он закувыркался, как мешок без костей, и остановился на полу перед лестницей.Лежал он на спине, ловя ртом воздух, и я подумала, не повредил ли ему жрецлегкие, когда искал сердце.

Я просто сидела и смотрела. Это он делает два раза в месяц ивыполняет тем самым должностные обязанности. Блин, я не только этого непонимала, я и не хотела понимать. Если он заводится от боли и близости смерти,то я ничего больше о нем знать не хочу. Мне вот так хватает садомазохистскихлеопардов дома, в Сент-Луисе. Еще один мне и на фиг не нужен.

Жрец что-то говорил, но я его не слышала. Ничего я неслышала, только оглушительный шум в ушах. Я видела, как дергается всем телом наполу ягуар-оборотень. Кровь лилась по бокам, заливала пол, но прямо у меня наглазах ее поток стал ослабевать. Этого не было видно из-за пелены крови иразорванных ошметков тканей, но я знала, что он исцеляется.

Двое вышибал, оба люди, подошли, подняли его за руки и заноги и понесли между столами, мимо нас. Я встала, останавливая их. Далласвстала вместе со мной, будто испугавшись, как бы я чего не сделала.

Я заглянула в глаза Сезара. В них была настоящая боль. Онявно не наслаждался ситуацией. Но такие вещи никто не будет делать регулярно,если они не доставляют ему хоть какого-то удовольствия. Руки его лежали нагруди, будто он пытался не дать себе рассыпаться. Я тронула одну - кожа быласкользкой от крови. Я всунула ему в руку серьги и сжала его пальцы на них.