Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Мне пришлось закрыть глаза и отвернуться, отодвинуться,заслонив глаза рукой. У меня не было сейчас с ребятами прямой связи, но их силабыла во мне. Горящая теплота Ричарда, холодный голод Жан-Клода. На миг мнезахотелось припасть к Сезару и пить. И тогда я отгородилась от меток, заслонилаих, посадила на цепь, заперла их из последних своих сил. Когда эти метки бывалиоткрыты между всеми нами тремя, то пронизывающие меня желания и наплыв моихмыслей были слишком страшны - или, быть может, просто слишком чужды. Не раз язадумывалась, какая частица меня содержится в телах вервольфа и вампира. Какиетемные желания и странные влечения оставила я им? Если когда-нибудь придется скем-то из них поговорить, может быть, я расспрошу об этом. А может быть, и нет.

Что-то приблизилось ко мне, и я покачала головой:

- Не трогай меня.

- Отойдем в глубину сцены, и я принесу извинения.

Это был голос жреца.

Я опустила руки и увидела, что он стоит рядом, протянув однуруку ко мне. Я ее не взяла.

- Мы не хотели ничего плохого.

Тогда я вложила свою левую руку в его протянутую ладонь -кожа у него была спокойна. Ничего, кроме человеческого тепла и твердости наощупь.

Он повел меня к дальнему левому углу сцены. Сезар с тремяженщинами уже был там.

Тут же стояли, как стража, ягуары-оборотни, и от ихприсутствия блондинка и та, длинноволосая, будто снова осмелели. Они лапалиСезара, а он целовал Рамону, которая отвечала на поцелуй со страстью.

Жрец подвел меня к ним, и я уперлась.

- Не могу, - шепнула я.

Имелось в виду, что я не могу сейчас снова дотронуться доСезара. Я не доверяла себе, а говорить этого вслух не хотела. Кажется, жрецпонял.

Он наклонился поближе:

- Пожалуйста, просто встаньте рядом с ними. Никто из них квам не притронется.

Не знаю почему, но я ему поверила. Я стояла возле этойквазиоргии, пытаясь не выглядеть так смущенно, как себя чувствовала. Тут спотолка спустился большой белый экран, и прежде чем он успел достичь пола, жрецпотянул меня в сторону. Женщина моей комплекции и с той же, что у меня, длинойволос появилась откуда-то, направляясь к мини-оргии. Она присоединилась кгруппе, и один ягуар оттащил блондинку. Ее заменила женщина, похожая на нее.Всех, даже Сезара, заменили актерами, которые устроили оргию теней на экране.Актрисы были похожи на выбранных из публики женщин, по крайней мере в театретеней сойдет. Вот что имела в виду Даллас, когда говорила, что им нужна женщинамоей комплекции и с волосами, как у меня.

Актеры на самом деле ничего не делали, но со стороны публикиэто должно было смотреться ужасно. Полетела одежда, женщины остались с голойгрудью. Интересно, так ли это заметно у теней.

Жрец отвел меня в сторону, в небольшой занавешенный уголок.Заговорил он тихо, но отчетливо, так что, наверное, на сцене нас не слышали.

- Вас бы ни за что не выбрали, если бы мы не приняли вас зачеловека. Примите наши глубочайшие извинения.

Я пожала плечами:

- Ничего же не случилось.

У него был умудренный взгляд видавшего виды человека,которому бессмысленно лгать.

- Ты боишься того, что живет в тебе, и ты не примирилась сэтим.

Что правда, то правда.

- Да. Не примирилась.

- Ты должна принять себя такой, какая ты есть, или никогдане узнаешь своего истинного места в мире и своего предназначения.

- Извините меня за резкость, но сегодня мне лекции не нужны.

Он поморщился и даже чуть передернулся сердито - не привыкон, чтобы ему так отвечали. Я готова была побиться об заклад, что его всебоятся. Может, и мне стоило бы, но весь мой страх куда-то девался, когда японяла, что хочу вцепиться Сезару в шею. Это меня перепугало больше, чем все,что они сегодня могут мне сделать. Ладно, чем почти все, что они сегодня могутмне сделать. Не надо недооценивать изобретательность существа, которому уженесколько сотен лет. Они знают о боли и страданиях больше, чем мы, бедняжкилюди, когда-нибудь можем узнать. Разве что нам очень, очень не повезет. А я,значит, считала себя везучей. Или просто была дурой.

Он сделал едва заметный жест в сторону ягуара, который менявыбрал, и тот подошел, упал на колено и склонил голову.

- Ты выбрал эту женщину, - сказал жрец.

- Да, Пинотль.

- Ты не почувствовал ее зверя?

Голова ягуара склонилась еще ниже:

- Нет, мой господин.

- Выбирай, - сказал жрец.

Коленопреклоненный вытащил из-за пояса нож. Бирюзоваярукоять была вырезана в виде фигурки ягуара. Лезвие - дюймов шесть, из черногообсидиана. Оборотень протянул клинок жрецу, и тот принял его с такой жепочтительностью, с какой ему предложили. Человек расстегнул какую-то невидимуюзастежку на ягуаровой шкуре и скинул с головы капюшон. Волосы у него оказалисьгустые и длинные, завязанные на затылке в узел. Он поднял к свету темное лицо,такое квадратное и выточенное, будто этот человек позировал резчикам,украшавшим ацтекские храмы. Совершеннейший профиль, если вам нравитсямезоамериканский тип.

На поднятом лице не выражалось ничего, кроме спокойногоожидания.

Из публики донесся рев, который заставил меня оглянуться наактеров, но я тут же снова повернулась к жрецу и оборотню, не успев ничегоразглядеть. Только тень промелькнувших полуобнаженных тел и что-то массивное ифаллическое, обернутое вокруг мужчины. В нормальной ситуации я бы глянула ещераз, хотя бы убедиться, что мне не мерещится, но не важно, что там сейчас, -настоящее шоу разыгрывается здесь. Это было ясно по безмятежному, поднятомувверх лицу оборотня, по серьезным глазам жреца, по тусклому блеску черноголезвия. Пусть там, на сцене, вытаскивают любую бутафорию, но им не создатьничего подобного напряжению, которое легло сейчас между этими двумя.

Что именно должно произойти, я не знала, но догадывалась.Этот мужчина будет наказан за то, что выбрал из публики ликантропа, а нечеловека. Но я - человек, уж по крайней мере не ликантроп. И я не могудопустить, чтобы его искромсали, даже если я тем самым выдам себя. В самом делене могу?

Я слегка тронула жреца за руку.

- Что ты собираешься с ним делать?

Он глянул на меня - от игры теней его глаза показалисьглубокими гротами.

- Наказать.

Я чуть сильнее сжала пальцы, пытаясь сквозь податливуюмягкость перьев ощутить плоть.

- Я только хочу знать, что ему не перережут горло и вообщеничего такого не сделают.

- Что делаю я с нашими людьми, это мое дело, а не твое.