Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

— Что тебя… Мы с Таблицей оба в до сих пор прибываем в царстве Аида, как Орфей с Эвридикой, — поделился друг и работодатель. — Альчонка, между тем, лучше всех, как и была. Ставь чай, кофе, что хочешь, все сейчас расскажу. Здравствуй, дорогой, что у вас за информатическое изобилие? Нашли волшебный источник?

Сергей в ответ пробормотал что-то невнятное, видимо, обдумывал линию поведения. Сдаваться без боя он не собирался.

Далее Отче пристроился на диване, принял из моих рук чашку кофе и рассказал историю, происшедшую с ними в клинике.

Естественно, что в назначенный час никакой операции не состоялось, чего-то или кого-то как обычно недоставало. Они прождали добрых часа полтора и уже стояли на ушах, когда наконец Алечку забрали и унесли в операционную. Не успели родители, однако, моргнуть глазом, как прибежала медсестра с безумными глазами и зазвала их в другой кабинет. Там им отдали дочку и оглоушили сообщением, что у ребенка совсем не аденоиды, а скорее всего злокачественная опухоль на месте одного из них. В поликлинике проглядели, а в операционной с сильным светом хирург обнаружил глубоко в одной ноздре черную характерную горошину.

Врачи признали, что надежда есть, необходима срочная операция, ребенка следует госпитализировать немедленно, желательно посоветоваться с профессором имярек, и, если он возьмется делать операцию, шансы девочки на выживание увеличатся.

Что сталось с родителями, описывать не надо. Марина впала в шок и прижимала к себе бедную малышку с такой силой, что у той остались синяки, чуть было совсем не придушила (лексика Валентина). Отче в полном отчаянье развил бешеную деятельность, отловил указанного профессора где-то на научной конференции, наобещал всего, разве что оружием не грозил. После чего ученый муж сдался и согласился выкроить час, посмотреть девочку немедленно.

Отче дождался окончания профессорского пленарного доклада, засунул светило науки в машину и повез в загородную клинику, где Алечку срочно оформляли в предоперационную палату, а Марина по возможности не выпускала дочку из рук. Времени все это заняло чудовищно много. Отче звонил мне сразу, как довёз профессора до клиники, пока тот мыл руки.

Бедную крошку уже вымыли в ванне и переодели в больничное тряпье, когда явился профессор, и весь синклит удалился в кабинет, прихвативши с собой младенца. Алечка верещала в голос и активно сопротивлялась. Марина была уже на этом свете не жилица… Отче приближался к сходному состоянию семимильными шагами. Минут через 15–20 медсестра вынесла им маленькую Алю, та вопила, как грешная душа в аду. Медики остались в кабинете совещаться.

Отче подхватил дочку, стал ее успокаивать, вытирать парадным платком ей личико и нос, и вдруг обнаружил, что (пардон!) вместе с соплями на платок вывалилась черная горошина. Оцепенев от ужаса, Валентин взял «это» в руки и понял, что «это» всего лишь кедровый орех, разбухший, потемневший и облепленный слизью. Месяца три назад кто-то подарил Алечке большую, красивую кедровую шишку.

На данном месте повествования Валентин произнес замысловатую непечатную тираду, включавшую в себя пожелания в адрес дарителей шишки, безмозглых бабок и никуда не годных докторов. Освежив себя творческим сквернословием, Валентин продолжил объяснения.

— Эта малолетняя чертова кукла засунула орех в нос, попыталась вынуть, затолкала еще дальше, и никому не созналась. Когда орех разбух, у нее обнаружили увеличенные аденоиды, а в клинике заподозрили злокачественную опухоль. Профессор, мировое светило, низкий ему поклон, со знанием дела поковырял у дочери в носу, орех оторвался и вышел с соплями. Спасибо докторам, они дискутировали и не успели вынести летальный вердикт. Я ворвался к ним на совещание и преподнес, с позволения сказать, предмет обсуждения. К чести эскулапов, орех они опознали сразу, не стали упорствовать в заблуждении. Взяли Альчонку обратно, вновь залезли ей в обе ноздри (она визжала, как поросенок), признали совершенно здоровой и вернули нам. С ней как ничего не было, так и нету, а я по ее милости чуть не получил кондратий с апоплексием вкупе. Прекрасная Дама вполне годна в дурдом, и пока надежд на улучшение не подает. Слава великому Богу, теща оставалась дома в неведении, иначе мы бы ее потеряли. Нежная старушка, хрупкой душевной конституции.

Если бы не долг перед тобой, прелестное дитя, я бы давно валялся пьяный вдребезги для снятия стресса. Однако, и сейчас глоток никак не помешает.

С последними словами Отче достал из кармана куртки плоскую бутылку коньяку, отвинтил пробку и с чувством приложился. Затем пустил бутылку по кругу.

Мы с Сергеем тоже пригубили в знак уважения к Валькиным прошедшим горестям, далее я изложила дело Оли-Ады вне очереди, дабы разъяснить, по какой причине мое дотоле скромное жилище вдруг оказалось завалено компьютерами.

Сергей молчал в неудовольствии, он планировал оставить дело, между нами, чтобы лично принять решение в как мужчина в доме и распорядитель благ.

Валентин выслушал очень внимательно, осмотрел ящики, пооткрывал лаптопы, произвел еще один солидный глоток и наконец задал главный вопрос.

— Ну и каковы твои предложения, прелестное дитя? У тебя вполне решающий голос. Что ты думаешь делать?

— Что тут думать? — не выдержал Сергей. — Подкинула ей девка ящики, значит отказалась. А этот Костя — все, преставился с Богом, ничего о нас не зная. Концов нет, надо брать себе. Правда, Катюша?

— Извини, друг, — тон Валентина был почти резок. — У тебя голос совещательный, если я правильно понимаю. Хочешь, глотни еще, мы твое мнение учли, и этого достаточно.

— Катя, не слушай его! — взвился Сергей. — Ты о чем думать собираешься? Мы с тобой все обсудили. Это тебе дали, а не ему! Он здесь вообще не при чём!

Забавная сцена в моей гостиной стала быстро превращаться в отвратительную. Положение спас Валентин. Он внезапно улыбнулся своей дьявольской кривой ухмылкой и внес предложение.

— Дитя, а действительно: зачем нам суетиться? Давай отдадим джентльмену добро оптом, пускай реализует, если лучше нас знает и очень хочет. Соответственно и последствия пускай гребет лопатой сам, но к нам плакаться не ходит. А скромное надгробие, так и быть, за наш счет. Тебе же, дитятко, я другого друга достану — посообразительнее.

— Хорошая идея, черт побери! — согласилась я. — Бери, Сережа, пакуй, грузи, реализуй хоть в рублях, хоть в валюте. В твою машину девушка Оля положила, значит, можешь никого не слушать. Как я вижу, ты уже решил.

— Вы что, оба с ума посходили? — Сергей закричал в голос. — Я поделить хотел, по-честному, две штуки — Кате, по одной — нам! Неужели лишнее будет? Столько ведь денег! Чего тут бояться или стесняться…

Отче Валентин глянул в мою сторону утомленно и вопросительно. Мне этот балаган тоже надоел, и я решила прибегнуть к сильнодействующему средству.

— Сережа, друг мой, давай сделаем так, — я произнесла тоном фальшивого спокойствия. — Спроси у Регины. Скажем, в отвлеченной форме. Как бы она поступила, что бы тебе посоветовала. Видит Бог, скажет Регина брать — возьмешь себе все, вплоть до упаковки. Съезди домой, посоветуйся, а мы с Валей подождем, пальцем ничего не тронем. Идет?