Гобелен с пастушкой Катей - Наталия Новохатская

В результате Костя Бочкин оказался в больнице, а имущество — у химической женщины Леры. Что и когда она сообразила, я не знаю, но быстро очистила квартиру, сплавила товар подруге на хранение и смылась в отпуск. Город Норильск далеко, фиг ее достанешь. Надо признать, спрятала она концы гениально. Не разволнуйся твоя кандидатка наук перед приездом мужа, приз был бы точно у химической женщины. И хлебнула бы она горячего, только если бы стала неумно продавать.

— Отче, а если она потребует? Когда вернется, — я не удержалась с вопросом.

— Я и сам об этом думал — сознался Валентин. — Поэтому у нас позиция будет, с твоего позволения такая: кто бы ни потребовал, сразу отдаем. Черт с ними, с деньгами, жизнь дороже. Однако если никто не спросит, тогда начинаем исподволь считать себя наследниками. Но это при условии, если не окажется, что товар принадлежит известной семейке каких-то братков. В указанном случае как можно более анонимно подкидываем и на глаза не попадаемся ни в коем разе.

— Значит ты предлагаешь вариант нумер три? Узнать и посмотреть? — я задала контрольный вопрос.

— С твоего любезного согласия. Риск в основном мой, соответственно доход — пополам, — доложил Отче Валя.

— Да забери ты его весь! Видала я твой доход в гробу, в белых тапках, — мысль я выразила неэлегантно.

— Теперь я понимаю, чем ты пронзила зачерствевшую душу монстра Криворучки, — заметил Валентин. — Одним изящно выраженным бескорыстием. Нет, дитя, мы контрактик составим, чтобы ты потом не заявила, что я тебя обобрал. Прямо сейчас, не отходя от кассы.

Валентин открыл принесенный с собой кейс, вынул оттуда бумагу и начал что-то быстро писать. Потом подал докумнт мне на изучение.

«Аргус обязуется», вроде бы прочитала я, «клиент отчисляет от вырученной суммы комиссию в размере 50 %» и прочие замысловато сформулированные глупости…

Чувствуя себя полной невеждой, я вслед за изучением послушно расписалась в указанной графе. Отче разделил лист пополам, под основным текстом оказалась синеватая копия, ее Валентин взял себе.

— Отче Валентино, а ты, оказывается, законченный бюрократ! — восторженно заявила я.

— Не без того, дитя, только это называется деловая компетентность. Теперь как прикажешь поступить с товаром? Оставишь переночевать, или я погружу на Антонову тачку?

— Ночевать я не оставлю никого: ни тебя, ни приборы, ни даже Антона. Бери эту гадость и вали с ней в трубу. И вообще я хочу спать.

— Намек понял. Сейчас я запакуюсь, твой-то умник все разложил, как на витрине, видно в порыве чистого восторга. А ты, дитя, за труды и в счет будущих барышей потрудись получить одну тысячу рублей — ту, что ты сама заработала. Без всякой расписки, на доверии: 750 — от психа, 250 — от кандидатской дамы. Это твое.

— А анализы психу сделаешь? Я ему обещала.

— Это будет подарок от фирмы, как твоему первому клиенту. Не волнуйся, проверну я ему анализ в лучшем виде. Где лекарства? В ящике стола — не забуду.

В рекордное время Валентин запаковал роковые лаптопы обратно в коробки, сбегал за Антоном, погрузил на него ящики и стал прощаться. Последние его слова в тот день прозвучали так.

— Еще тысячу раз мерси, мое драгоценное дитя. Мы с тобой сегодня славно потрудились, но еще не вечер. Отныне считай себя принятой на службу, отчасти компаньоном, по крайней мере — внештатным сотрудником. Я тебе позвоню в ближайшее время.

Потом друг Валя нежно поцеловал меня в щечку и тихонько прикрыл за собой дверь. Наконец я осталась одна. Без единой мысли в голове приняла душ и повалилась в кровать. Так завершился день первый на ниве «Аргуса» — многотрудный и знаменательный. Оценить его значение мне предстояло в дальнейшем и постепенно.

На следующий день производственная деятельность отдела прозы издательства «Факел» оказалась практически парализованной. Без моего ведома младший редактор Ванда оповестила коллектив по мере его появления, что Катя Малышева вчера возглавляла сыскную контору и чего там только не насмотрелась. К стыду своему я забыла попросить Ванду не делать рекламы моему оригинальному времяпрепровождению. К моменту появления на службе четыре милые дамы и наш единственный Викеша пылали законным любопытством и были готовы поверить любой выдумке криминального содержания.

Ванда приготовила общий чай, и я приступила к рассказу, иначе была бы подвергнута остракизму в самых суровых формах. Разумеется, моя наивность простиралась лишь до определенных границ. Я более, чем подробно описала Валькину контору, рассказала, как девушка Света из дружелюбной «Горницы» меня кормила и поила за чужой счет; в деталях, хотя и без имен изложила случай безумного Муратова (но о таблетках умолчала); упомянула мерзкого на вид клиента (инкогнито), принесшего сумму денег (о размерах суммы опять умолчала, и коллеги согласились считать это профессиональной тайной); но более всего распространялась о преимуществах компьютеризации и живописала свой опыт обращения с машиной. Также в двух словах обрисовала приключения временного шефа в больнице.

Глебовское дело и случай Оли-Ады я опустила абсолютно. В целом удалось и невинность соблюсти, и капитал приобрести. Капиталом следовало счесть бурный восторг аудитории. Редакторы воскликнули в один голос и почти в одних выражениях: «Малышева, пиши мемуары, я издам незамедлительно!»

А Викеша почти искренне сокрушался, что не смог навестить меня вчера, среди захватывающих событий.

— Вот так всегда бывает, — жаловался он. — Совсем ведь собрался к Катюше для осуществления моральной поддержки, и пиво ей вёз. Но слаб и грешен, выпил по дороге незаметно для себя. Типичный случай Винни-Пуха, помните, как он нес мед Слонопотаму. Ну, а без пива — кому я нужен, бедный! Катюша меня на порог не пустила бы, что вполне понятно.

За свои рукописи мы принялись после обеденного перерыва, когда ряды поредели почти наполовину. Двое девушек постарше отправились, как водится по семейным и родительским делам. Остаток рабочего дня мы посвятили плохо оплачиваемому, но привычному труду с перекурами у окна в коридоре, то все вместе, то в разных сочетаниях.

Вынуждена отметить, что Сережа, увы, не появлялся, хотя я ожидала с утра, что раздастся телефонный зов, и мой милый друг обратится со словами неостывшего гнева либо трогательного покаяния. Симптом был весьма нехороший. Таить любые чувства Сережа привычки не имел.

К концу рабочего дня возникли опасения, что, пожалуй, придется числить нашу многолетнюю идиллию по ведомству прошедшего. Боюсь, мы с Валентином оскорбили беднягу слишком глубоко. Основная часть была моя, и даже не в деньгах дело. Мною было совершено два непростительных поступка. Я отмахнулась от Сережиных суждений и предпочла советоваться с Валентином — это раз, во-вторых, пригрозила Региной, что было ужаснее всего.

Не то чтобы перспектива расстаться с Сергеем повергала меня в неутешное горе, увы, чувства не поднимались до подобных высот, но сознание, что роман закончен, этап жизни завершен, не особенно радовало. Неромантичность обстоятельств разрыва — какие-то низменные деньги, пускай в больших количествах, тоже восхищению не способствовала. И еще…