Солнце внутри - Маргарита Зверева

– Я писал диплом об этой книге, – соврал я.

– Да вы что? – замерла Зоя. – Прям о «Момо»? А на кого вы учились?

– На журналиста, – потер я переносицу. – Ну, не только о «Момо», конечно. Я исследовал…

Внезапно мне расхотелось выдумывать басни.

– Послушайте, а расскажите мне о вашем видении, – перебил я сам себя. – Кто за кулисами, кто писал сценарий, как выбирали детей, в чем изюминка постановки и прочее.

С удивлением я отметил, что меня действительно интересует ответ. Зоя справилась с недоумением, касающимся, видимо, моей выдающейся осведомленности в области немецкой детской литературы, и стала рассказывать, по ходу дела увлекаясь все больше и больше.

– Знаете что! – хлопнула она в конце концов в ладоши. – А приходите завтра на спектакль! Вам понравится!

– Завтра я не могу, – испугался я.

Вообще-то я мог. Но я всегда предпочитал сначала на всякий случай отказываться от подобных предложений. Передумать можно в любой момент, а вот уклониться от обязательств непросто. К тому же вообразить себя на детском спектакле среди щелкающих фотоаппаратами родителей я никак не мог.

– Тогда приходите сейчас на генеральную репетицию! – не отставала Зоя. – Это должно быть ничуть не хуже! Ну, может быть, только самую малость. Вы не заметите. Смотрите, мы уже подъезжаем!

И она подмигнула мне. Ни с того ни с сего во мне снова вспыхнуло то острое чувство, которое замутнило мой разум в больнице. На секунду Зоя из недостаточно эффектной девушки превратилась в ту, которую страшно было упустить. Бледная кожа сверкнула золотом, а глаза – фиалковым цветом, и в пальцах моих защекотало. Я покрепче сжал руль и отвел взгляд. Но трепетный страх, легкий и тяжелый одновременно, так и не прошел.

«Тебе же все равно нечего делать, – осторожно прошептали чувства разуму. – Посмотришь немного и пойдешь на свой вернисаж. Совсем чуть-чуть». Теперь я уже не знаю, что заставило меня тогда согласиться. Потому что вообще-то я прекрасно умел подчинять ветреные эмоции своим строгим мозгам. Но в тот день совпали какие-то эфемерные пласты. Совпадение легло на совпадение, образовалась дыра, и я позволил себе в нее упасть, как в кроличью нору.

Вопреки моим ожиданиям бродить по пустому театру мне понравилось. Пока детвора собиралась на сцене и за кулисами, я обходил фойе, погруженное в тусклый теплый свет, пробегался пальцами по гладкому дереву гардеробной стойки, трогал бархатные занавески и ловил свое отражение в золотых зеркалах. Несмотря на приглушенные детские голоса, я всем телом ощущал тишину, наполненную отголосками бесчисленных историй. И как ни странно, но именно тогда я почувствовал свою причастность к театру. Хотя я не принимал никакого активного участия и даже не сидел в зрительном зале. Но в этой тишине театр словно показал мне свою тайную сторону, и я стал своим.

Мне захотелось взбежать по лестнице на самый верхний этаж или до конца коридора, открыть все двери, заблудиться в гримерках, выйти на сцену…

Но вместо этого я просто тихо зашел в зал и сел в середине. Репетиция уже началась, так что освещалась только сама сцена, и я чувствовал себя незаметным, что было приятно. Зоя сидела в первом ряду прямо у прохода, так что я видел в ее руках толстый сценарий. Некоторое время я рассматривал ее плечи и затылок, ожидая, что она вот-вот обернется, но Зоя смотрела исключительно вперед, так что в конце концов и я перевел взгляд на сцену.

Там среди весьма живописных развалин сидела жутко лохматая девочка в обносках, в которой несложно было узнать главную героиню. Вокруг нее толпилось немало детей, которые явно играли взрослых, и все они что-то от нее хотели. По книжке я помнил, что Момо пришла в этот город одна и собиралась обустроиться в развалинах надолго, а добрые жители волновались за ее, так сказать, благополучие. Девочка была вполне мила в своей скромности, и я отметил, что у нее напрочь отсутствует даже намек на стыд или просто дискомфорт от своего нищенского вида, как и подобало главному персонажу. Хотя такая самоуверенность, вероятно, присуща всем детям от природы, подумал я, так что девочке и не приходилось ее играть. Наконец слова, произносимые актерами, стали доходить до моего сознания.

– Не бойся, мы не хотим тебя прогнать, – говорил самый старший мальчик с накладным животом и нарисованными усами. – Мы хотим помочь тебе! У тебя красивое имя, Момо. Кто тебя так назвал?

– Я сама, – отозвалась лохматая девочка высоким голоском.

– Ты сама? – переспросил мальчик.

– Да.

– Понятно… А когда ты родилась?

Девочка задумалась и затем уверенно ответила:

– Насколько я помню, я была всегда.

Как и при прочтении книги я завис на этом месте. Дальше диалог на сцене тек уже без меня. В моей груди что-то теснилось и кипело, а к горлу подкрадывалась нервозность. Мне стало не по себе, как будто я дотронулся до чего-то важного, но не мог его объять и удержать. Зоя так и не оборачивалась.

Подождав еще немного, я встал и бесшумно вышел.

В тот вечер вернисаж показался мне скользким и никчемным. Вернее, я себя ощущал на нем таковым. Легкие разговоры не клеились, а споры о современном искусстве казались надуманными. Я выпил три бокала шампанского, сначала в компании важных личностей, а затем с губастыми хохотушками, но туман в голове не смог преобразить вяло тянущуюся вечеринку. Барона как раз не было в Москве, так что мне не перед кем было отчитываться, и в какой-то момент я незаметно смылся.

Давно уже я так не жаждал собственной компании. Оставшись один, я побрел по ночному центру и с упоением предался воспоминаниям. Отрывки нашего разговора перемешивались с всплывающими в памяти чертами ее лица, деталями одежды и разогревали меня изнутри. Я воображал, куда мог бы сводить ее и как она при этом выглядела бы, что бы она говорила и как на меня смотрела. Мне даже показалось, что на улице начало заметно теплеть, и я стал присматриваться к голым ветвям деревьев, пытаясь разглядеть на них почки. Ближе к полуночи я принял тот факт, что влюбился. Влюбился сильно. Я успокаивал себя только тем, что обычно подобные увлечения проходили у меня довольно быстро, потому что при обильном качественном выборе трудно было определиться надолго. Больше всего меня смущало то, что Зоя была совсем не такая, как все остальные мои пассии, которых я по большей части выбирал, исходя из того, насколько представительно они выглядели, особенно в глазах Барона. Зою Барон однозначно не одобрил бы. Было в ней что-то опасное. Я и сам это понимал.

Когда я подошел к машине, настроение было уже несколько подпорчено, но сердце тем не менее ликовало. Я решил его не одергивать. Надо было просто выспаться и протрезветь. В несколько одурманенном состоянии я доехал до дома, впрочем, нисколько не боясь полиции, и завалился на кровать в намерении проснуться прежним.

Но на следующее утро первое, о чем я подумал, с трудом раскрыв глаза, была все та же Зоя.

– Блин, – плюнул я потолку и сел.