Солнце внутри - Маргарита Зверева

За окном серое полотно неба словно вспороли ножом, и через прорезы теперь вливалась голубизна, все больше вытесняя тучи. Голова болела от шампанского, а в груди шла ожесточенная борьба. Я принял горячий душ, выпил пол-литра кофе и просмотрел два фильма в обнимку с заказанной пиццей. Какую-то французскую комедию и что-то из итальянской классики. Но в итоге мог бы смело пересматривать заново и то и другое, так как мысли мои каждые пару секунд улетали далеко-далеко. В конце концов я решил, что лучше уж покончить с этим делом сразу, чем разжигать страсть бесконечным томлением, оперативно оделся и направился к театру, по дороге купив элегантный букет.

Премьера прошла хорошо. Я заранее настраивался на два часа нудного выжидания и был приятно удивлен, когда постановка меня все же захватила. Я впервые смотрел детский спектакль и в какой-то мере понял, почему Зое больше нравилось работать с детьми. Их игра была совершенно естественна, потому что само состояние игры было естественным для детей. На сцене они как будто забывали, что декорации – это всего лишь декорации и что перед ними сидят зрители, и просто самозабвенно погружались в иной мир. В их игре не было места самолюбованию или страху ошибиться. Они просто жили своей детской жизнью, принимая сказочную ситуацию так же легко, как реальность. И тем самым затягивали в историю и взрослых.

В конце зал аплодировал стоя, что меня обычно раздражало, но тут я и сам с удовольствием поднялся. После того как дети вдоволь накланялись, двое из них забежали за кулисы и вывели за обе руки Зою, которая не особо сопротивлялась, но все же несколько смущалась. Мне показалось, что она плакала, вероятно, от гордости или умиления или чего-то подобного, но даже это не заставило меня по своему обыкновению закатить глаза. Я даже посчитал такую эмоциональность трогательной. Волосы она убрала наверх, а вместо свитера на ней было желтое платье в пол с цветами и птицами на струящейся ткани. Я так засмотрелся, что чуть не забыл про букет, и потом к сцене пришлось почти что бежать, так как актеры с режиссером уже собрались уходить.

– Зоя! – крикнул я, ухватившись за край сцены, как утопающий за борт лодки, и протянул ей цветы.

Она обернулась с блаженной улыбкой и внезапно так вздрогнула, что это, наверное, должен был заметить весь зал. Но Зоя быстро совладала с собой, ступила к краю и присела. Губы ее были накрашены ярко-красной помадой, а длинные серьги упали к подбородку, обрамляя лицо золотом. Позади нас все хлопали и свистели, высоко над ее головой светили прожекторы, и мне показалось… Нет, я был уверен, что еще никогда в жизни не видел ничего более красивого.

– Ты пришел? – проговорила она так тихо, что я угадал слова только по движению губ.

– А как же? – крикнул я в ответ. – Как я мог пропустить «Момо»?

Во мне взрывалось столько фейерверков, что она должна была услышать их грохот, когда я открывал рот, подумал я. Зоя и вправду так улыбнулась, словно узнала какую-то тайну. Прижав цветы, она наклонилась к самому моему уху и сказала:

– Жди меня у входа!

Затем резко встала, поклонилась еще раз залу и убежала со сцены. На ватных ногах и с дурацкой улыбкой я прошел в фойе, а вернее – просто дал течению людей вынести меня, и сел на бархатное сиденье, радуясь тому, что не надо толкаться в очереди к гардеробу. Сердце мое так рвалось из груди, что я никак не мог больше удержать поводья и отпустил его на волю. Я словно полностью выпал из своей реальной жизни и оправдывал все же присутствующее волнение тем, что находился в сказке, из которой рано или поздно можно было вернуться, не оставив никаких следов.

Зоя вышла довольно быстро. Я даже немного расстроился, потому что ждать ее оказалось неимоверно приятно. Желтое платье разлеталось волнами от каждого ее энергичного шага и ударялось о тяжелые края коричневого пальто, как о скалы. Я с трепетом встал. Она остановилась в метре от меня и посмотрела серьезно. Тревога всколыхнулась у меня в животе. Но тут она все-таки улыбнулась.

– Ты пришел, – повторила она.

Я кивнул и внутренне засуетился. Вся моя привычная самоуверенность и даже наглость в общении с девушками напрочь пропала, и я сам себя не узнавал. Внезапно я понял, что у меня не было никакого плана. Я просто объявился в театре, не продумав дальнейшие действия, что было, конечно, большой оплошностью. Но Зоя как будто и не ожидала приглашения в ресторан или на вечеринку. Кивнув в сторону выхода, через который уходили последние зрители, она затянула пальто потуже и сказала непринужденно:

– Ну что, пойдем погуляем?

И мы пошли гулять. Я не буду описывать тот вечер и ту ночь, в которые мы обошли пол-Москвы, то и дело заходя в кафе, пахнущие шоколадом, и тусклые бары с джазовой музыкой. Потому что со стороны разговоры, взгляды и прикосновения двух влюбляющихся друг в друга людей в лучшем случае кажутся всего лишь милой банальностью, в то время как для них самих мир переворачивается вверх дном. А именно так и было. Наши миры перевернулись вверх дном и слились в один. И даже моя циничность и моя мнительность не могли помешать этой силе. Мне казалось, что я дышу глубже, вижу резче, слышу тоньше. И… О, боже, как она была прекрасна… Даже сейчас я не могу спокойно вспоминать ее, такую светлую и легкую, буквально летящую по Тверской. Мне не кажется, что я был ослеплен тогда бушующими гормонами и видел что-либо через так называемые розовые очки. Нет. Тогда я видел правду. И если потом она затмилась, то это было из-за пелены, что время стелет на наши чувства, которые иначе, вероятно, сгорели бы от длительного созерцания невозможной красоты.

Но тогда я видел ее. Невозможную красоту. И был готов отдать за нее все. Все. Абсолютно все. Я был готов работать хоть слесарем, хоть шахтером, лишь бы видеть ее снова и снова. Хоть коротко, хоть на минуту в день. В ту ночь я впервые с детства почувствовал полное бесстрашие. Мне казалось, что даже смерти я сейчас не испугался бы. Да какой смерти! Не испугался бы даже гнева Барона. Я не знал, когда увижу его снова. Рано или поздно. Но меня распирало желание броситься к нему и объяснить, что он что-то упустил. Упустил что-то безмерно важное.

Эти мысли ближе к рассвету прервали красные губы Зои, которые она без предупреждения прижала к моим. Мимо нас проезжали ночные такси, плавающие, как хозяева-акулы по своему рифу, тускнеющие фонари предвещали восход солнца, пьяная молодежь громогласно перекрикивалась и хохотала, а мы стояли и растворялись в гармонии.

С тех пор мы были вместе. По-настоящему вместе. Так, как я не был вместе еще ни с кем. Тяга друг к другу не ослабевала по мере узнавания наших недостатков, а только возрастала. Зоя быстро стала мне самым близким другом, но было все же что-то весьма существенное в моей жизни, о чем я не смел ей рассказать. Я никак не мог решиться и признаться в существовании Барона. Я даже толком не понимал почему. Она точно не осудила бы меня. Я был уверен, что история эта ее удивила бы, но не отпугнула. У меня вообще сложилось ощущение, что Зою скорее удивляли обыденность и соответствие клише, а фантастические сюжеты и совпадения она воспринимала, как что-то совершенно нормальное. И тем не менее я хранил этот секрет как зеницу ока. Наверное, отчасти потому, что его роль в моей жизни стремительно и значительно ослабла и не казалась мне теперь решающей. Также я полностью забыл про свой главный наркотик, состоящий в постоянном перемещении по земному шару. Мне не хотелось больше никуда бежать в поисках дома, потому что теперь моим домом была она.