Сталинский социализм. Практическое исследование - Клаус Хессе

Несомненным остается факт: каждый отдельный человек, который был несправедливо приговорен, преследовался или даже был убит, является жертвой, достойной сопереживания, понимания и помощи. Но остается другой вопрос: кто, когда и почему явно и доказуемо врал? Однако, кажется, это не играет роли в современном осуждении сталинизма. Также неоспоримо, что искусственно сфабрикованные обвинения, применение пыток, жестокое обращение и угроза истязаний, фальсификация доказательств также являются преступными деяниями. В тех случаях, когда эти злоупотребления властью были доказаны, жертвы этих преступлений были реабилитированы, а принимавшие участие в процессах сотрудники следственных органов сами предстали перед судом. Но, при соблюдении юридических процедур, ни в сфабрикованных процессах, ни в процессах, построенных исключительно на признании обвиняемого, нельзя однозначно исключать тот факт, что приговор был вынесен несправедливо. Также нельзя исключать такие случаи, когда действительно виновный человек, обвиненный только на основании улик и не признавший свою вину, был незаслуженно оправдан. Но подобные доводы явно не играли никакой роли в проводимых после XX съезда партии дебатах. Те, кто в свое время был сослан в трудовые лагеря и трудовые колонии или был приговорен к смерти за контрреволюционную деятельность, были в то время и позже автоматически реабилитированы. Почему они были приговорены, какие преступления совершили и в чем их обвиняли, очевидно, не играет никакой роли. Вместо этого предполагается, что правосудие в СССР уже по своей сущности было политизированным, а следовательно, несправедливым. Но при этом «великодушно» упускается из виду, что это в некотором смысле касается любого вида правосудия: право было, есть и останется тем порядком, который регулирует взаимоотношения между людьми в соответствии с интересами господствующего класса. Это касается также права социалистического общества и тем более развития права и правосудия на ранней стадии социалистического общества. Собственно говоря, никаких иллюзий не должно было возникнуть: еще Маркс и Энгельс в своем манифесте указывали на то, что «пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил». Кто думает, что этот спор был решен мирным и «умным» путем, не только недооценивает ту агрессивность, с которой представители старых классов защищали свои привилегии. Он игнорирует также влияние ярости и возмущения тех, кто требовал свою долю богатств, созданных ими или им подобными, и свои права на них. Поэтому неудивительно, что некоторые из тех буржуазных интеллектуалов, которые не смогли найти свою политическую родину в буржуазном обществе, сначала были восхищены марксистскими идеями, однако, столкнувшись с их реальным воплощением, постепенно отвернулись от них.

Таким образом, реабилитация признается сегодня, в общем, по отношению ко всем, кто был приговорен. Кто спрашивает о принципах действия, наталкивается, следовательно, на новые структуры привилегированных слоев. Поэтому в рамках «борьбы против сталинизма» называются невероятные количества «репрессированных». Нет верхних границ, чем более преувеличены цифры, тем лучше они ложатся в схему антикоммунистической травли: в соответствующих сводках СМИ и в официальном буржуазном, а также в адаптированном «левом» описании истории повторяются одни и те же осуждения: Рой Медведев говорит о 5-7 миллионах репрессированных между 1937-м и 1938 г., американский исследователь советского времени С. Коэн – о 9 миллионах. Член комиссии ЦК КПСС, расследовавшей убийство Кирова, докладывает, что 19 840 000 человек были арестованы в 1935-1941 гг. как «враги народа», 7 млн были расстреляны, 13 млн погибли другой смертью. Л. Германн вводит в заблуждение своими «конкретными цифрами»: в 30-е годы от 17,9 до 21,7 млн людей пали жертвами раскулачивания и черного террора. А. И. Солженицын говорил даже о 43 млн расстрелянных. Тут идет речь о 20 млн погибших во в войне с немцами, но также и минимум о таком же количестве тех, «кто был убит коммунистами в войне против своего собственного народа». Количество тех, кто был в лагерях, указывается, как заблагорассудится: 40, 50, 60 и так до 120 миллионов. И, конечно, все были невиновны – в качестве примера называется мать, которая для своих голодных детей сорвала 5 колосков и была приговорена к 10 годам, так же как и другая, которая вынесла с завода катушку ниток. К подобным измышлениям также относится утверждение, что почти все узники лагерей трудились на строительстве каналов или на лесоповале, причем большинство из них погибли при этом. И, наконец: никто обо всем этом ничего не знал, потому и не было акций протеста по этому поводу. В свете идеологического значения этого антисталинского «вероисповедания» ни один даже сбитый с толку читатель не отважится задавать критические вопросы, искать достоверные источники подобных утверждений или сомневаться в достоверности этих слишком уж невероятных цифр. И каждый, кто каким-либо образом имел дело со всем этим, знает, что корректировка подобных высказываний связана, по меньшей мере для карьеры, с серьезными последствиями. Это касалось сотрудников НКВД после 1956 г., и это касается сотрудников министерства Государственной безопасности и исполнения наказаний ГДР с 1989 г. Однако были и те немногие, кто что-то высказывал по этому поводу. И кто из них имел мужество и публично высказывался против подобных клеветнических измышлений в то время, тот и по сей день испытывает на себе воздействие разных козней. Тем важнее оказывается публикация подтвержденных документами данных о количестве тех, кто в годы советской власти был заключен в трудовые лагеря и исправительные колонии за контрреволюционные и прочие подобные преступления. Согласно официальным данным генеральной прокуратуры СССР от 1956 года, за 34 года в период 1921-1954 гг. за контрреволюционную деятельность было осуждено 3 777 380 человек, из них 642 980 были убиты. Однако Хрущев во время своей речи не упомянул и не опубликовал эти данные. По мнению Пыхалова, эти цифры неполные. По его подсчетам, в период с 1921 по 1953 год за контрреволюционные и тяжкие преступления против государства было осуждено 4 063 306 человек. Из них 799 455 были приговорены к смертной казни, только в 1937-1938 гг. это были 681 962 человека. В противовес этим антикоммунистическим придуманным данным Земсков приводит свои цифры в соответствии с оригинальными источниками из «Центрального государственного архива Октябрьской Революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР» (ЦГАОР СССР) – он называет число заключенных, находившихся в 1934-1953 года в трудовых лагерях, исправительных колониях и тюрьмах. В 1940 г. это было 1 659 992 человек, т. е. 0,85 % от населения СССР в то время (194,1 млн). Пыхалов в поисках ответа на вопрос о количестве «политических заключенных» ГУЛАГа приходит к выводу, что в корне неправильно исходить из того, что большинство заключенных в сталинские времена были «жертвами политических репрессий». Он собрал результаты в таблицу 72. Из этих данных и из сравнения приговоров, вынесенных в результате этих процессов, видно, что в 1921-1953 гг. имели место принципиальные изменения в правилах правосудия. Почти 2/3 всех процессов заканчивались приговором к длительным срокам лишения свободы в трудовых лагерях и колониях. Но и здесь были большие различия: только с 1939 года подобные приговоры выносились по отношению к 80 % осужденных. В 1923-1933 годах обвиняемые были приговорены в равных пропорциях к ссылке или принудительному переселению. А между 1932 и 1936 гг. в 20 до 11 % приговорах были назначены другие наказания. Еще более информативным является сравнение числа приговоров к высшей мере наказания, т. е. смертной казни: после 1922 г., т. е. в конечной фазе гражданской войны, был наивысший пик таких приговоров, потом в 1924-1925 гг. был повторный рост смертных приговоров. Но на фоне сокращения количества этих приговоров в десятилетие между 1926-м и 1936 годами тем ужаснее были последующие годы: в 1937 году число приговоренных за контрреволюционные и особо опасные преступления увеличилось в 3 раза, а количество смертных приговоров увеличилось в 315 (!) раз в сравнении с прошлым годом. Хотя в 1938 году общее число приговоров снова упало в 2 раза по сравнению с 1936 г., одновременно наблюдается дальнейший рост количества смертных приговоров. Уже тот размах, с которым происходит взрывообразное развитие таких процессов, сигнализирует о том, что здесь со стороны следственных и правоохранительных органов были массовые грубые нарушения закона. Высшей точкой в этой статистике становится 1953 год: 2 468 524 человека были арестованы, изгнаны и принудительно заключены в трудовые лагеря и колонии. Это составляло 1,31 % населения СССР (в то время 188 млн). Эти цифры, без сомнения, впечатляют. Но даже и без знания конкретных цифр: после 1945 года были арестованы и приговорены коллаборационисты всех мастей, соратники власовской армии, работники полиции, организованной нацистами при оккупационном режиме, служащие армии, которые во время войны участвовали в тяжких преступлениях, большое количество преступников и морально опустившихся субъектов, например, спекулянтов и лиц, использовавших свое служебное положение в целях личного обогащения. Не подвергается сомнению, что среди арестованных советских граждан и граждан других государств (в том числе и немецкие коммунистов) многие были приговорены несправедливо. Но при более тщательной проверке оказывается, что в 1940 г. лишь небольшое количество людей были приговорены за контрреволюционные преступления. И при сравнении приговоров бросается в глаза, что большое количество было арестованы за «самовольное оставление рабочего места», то есть за прогулы. Некоторым степень наказания кажется несоразмерно суровой. Но в то время важную роль играла наглядная демонстрация того, что любые попытки личного обогащения путем воровства, халатности и т. п., а также недостойное поведение на рабочем месте (не считающееся в наши дни за провинность), должны приводить к соответствующим последствиям, поскольку такие проступки носили массовый характер и совершались людьми, которые не имели ни нормального школьного, ни тем более профессионального образования. И это понятно, поскольку целью работы было не только нагнать Европу в материально-техническом развитии в кратчайшие сроки, но и изменить представления и отношение к работе, сформированные десятилетиями, и связанные с ними опыт и обусловленную технологическими особенностями рабочую дисциплину. Еще раз повторимся: нет оправдания совершенным при этом преступлениям, и любая попытка это сделать была, есть и остается достойной осуждения. Но также необходимой является объективная оценка этих фактов, вызывающих сильные эмоции. При трезвом анализе выясняется, что многие из тех, кто был арестован, преследовались и были наказаны не несправедливо. Это не провозглашалось ни во время вынесения приговоров, ни вовремя более поздних реабилитаций. Сравнение количества заключенных в тюрьмах и количества приговоренных к смертной казни с числом смертных казней в США показывает, что различия в долях числа арестованных от общего населения страны в США 2001 г. (0,686 %) и в СССР в годы самых жестоких внутренних разногласий (1940 = 0,85 %; 1953 = 1,31 %) и во время войны не так уж и сильно видны, как это пропагандируется в настоящее время. Если вспомнить еще и о том, как в США в течение Второй мировой войны обходились с немцами, итальянцами, японцами и гражданами Америки японского происхождения, и как в настоящее время обращаются с реальными и мнимыми террористами, то все это и распространяемая по этому поводу ложь представляются совсем в другом свете. Лысков в связи с этим приводит статистику по числу арестованных на 100 000 населения. В СССР это было: в 1934 г. – 263; в 1939 г. – 862; в 1950 г. – 1146. Согласно актуальным данным, в 2005-2009 гг. в России это число равнялось 713, в Белоруссии – 426, в Украине – 356, в Казахстане – 348, в Эстонии – 333, в Латвии – 292 и в Литве – 240 арестованных. И во главе этой статистики стоят США – 751 арестованный на 100 000 населения.