Защищая Джейкоба - Уильям Лэндей

Я перечитал рассказ еще раз, затем стер его из памяти браузера. Потом положил айпад обратно на комод и оставил бы его там, ни слова не сказав по этому поводу Джейкобу и уж точно ничего не сообщив Лори, но меня беспокоила возможная опасность, которую представлял этот айпад. Я был достаточно хорошо знаком с сетевыми технологиями и с полицейской кухней, чтобы понимать, что следы во Всемирной паутине уничтожить не так-то просто. Каждый клик записывается, как на серверах где-то на просторах Интернета, так и на жестких дисках самих компьютеров, и эти записи никуда не деваются, как бы ты ни старался удалить их. А вдруг следствие каким-то образом обнаружит айпад Джейкоба и решит порыться в нем на предмет улик? Айпад представлял опасность и еще в одном смысле – как портал во Всемирную сеть, который я, в отличие от семейных компьютеров, уже не мог так легко контролировать. Айпад маленький и выглядел практически в точности как телефон, и Джейкоб пользовался им с теми же ожиданиями к степени приватности, что и от телефона. Он был небрежен и, в то же самое время, возможно, пытался хитрить. Айпад – слабое место в нашей обороне. Он был опасен.

Я отнес его в подвал, положил на мой маленький рабочий верстак стеклянной стороной вверх и, вооружившись молотком, разбил вдребезги.

Самым ближним к нашему дому супермаркетом был «Хоул фудс», и мы терпеть его не могли. За расточительность пирамид безукоризненных овощей и фруктов, которые можно было создать, только отправив в помойку огромное количество косметически небезупречной еды. За фальшивую экологичность, старательно лелеемый имидж магазина класса люкс. И разумеется, за цены. Мы всегда избегали что-либо покупать там из-за высоких цен. Теперь, когда дело Джейкоба грозило оставить нас банкротами, эта идея казалась особенно нелепой. Нам это было не по карману.

Мы уже находились на грани финансовой катастрофы. Мы и раньше-то никогда не были богатыми людьми. Позволить себе жить в этом городе могли только благодаря тому, что успели вписаться в покупку дома еще до того, как взлетели цены на недвижимость, и влезли в кредиты по самые уши. А теперь еще и счета за услуги Джонатана перевалили за шестизначную сумму. Мы уже потратили все, что откладывали на оплату колледжа Джейкобу, и начинали потихоньку проедать пенсионные накопления. Я был совершенно уверен, что к концу процесса по делу Джейкоба мы будем полностью разорены и вынуждены заложить дом, чтобы оплачивать счета. Кроме того, моя карьера прокурора, очевидно, была окончена. Даже если вердикт будет «невиновен», я никогда больше не смогу войти в зал суда без того, чтобы за мной не тянулся дурнопахнущий шлейф обвинения. Быть может, когда дело будет завершено, Линн Канаван великодушно предложит оставить меня в штате, только я не смогу работать в прокуратуре из милости. Возможно, у Лори получится вернуться к преподаванию, но на одну ее зарплату нам все равно не прожить. Я никогда особенно не задумывался об этом аспекте нахождения под следствием, пока сам не испытал его на собственной шкуре: организация защиты – удовольствие настолько разорительное, что, каков бы ни был вердикт присяжных, обвинение уже само по себе суровое наказание. Каждый обвиняемый платит высокую цену.

Была у нас и еще одна причина обходить «Хоул фудс» стороной. Я был категорически убежден, что нам нужно как можно меньше показываться на людях, а также ни в коем случае не делать ничего такого, что могло бы навести кого-то на мысль, что мы не воспринимаем уголовное дело всерьез. Это был вопрос имиджа. Я хотел, чтобы люди видели нашу семью раздавленной, потому что мы и были раздавлены. Нельзя, чтобы, когда присяжные рассядутся на свои места в зале суда, у кого-то из них всплыло воспоминание о том, как Барберы шиковали в дорогущих магазинах, в то время как бедняга Бен Рифкин лежал в земле. Нелестное упоминание в газете, странный слух, беспочвенное впечатление – все эти мелочи могли с легкостью настроить присяжных против нас.

Тем не менее однажды вечером мы все же оказались в «Хоул фудс», все втроем, потому что в доме нечего было есть, а времени оставалось в обрез, и мы уже одурели от этого бесконечного ожидания и необходимости взвешивать каждый наш шаг. Это случилось накануне Дня труда. Перед праздниками город практически вымер.

Как же великолепно было там оказаться! Нас убаюкивала чудесная, пьянящая обыденность похода в супермаркет. Мы так напоминали себя прежних – Лори, рачительная домохозяйка, у которой все тщательно спланировано, я, бестолковый муж, хватающий с полок все подряд, и Джейкоб, растущий организм, канючащий, что уже проголодался и что ему необходимо что-нибудь съесть прямо сейчас, потому что до кассы он никак не дотерпит, – что забылись. Ходили туда-сюда по проходам между стеллажами. Разглядывали упаковки, сложенные штабелями вокруг нас, шутили на тему экологически чистой еды на полках. В сырном отделе Джейкоб сострил по поводу сбивающего с ног запаха Грюйера, который предлагалось продегустировать покупателям, и возможных желудочных последствий злоупотребления бесплатным сыром. Мы все засмеялись, все трое, не потому, что острота была особенно смешной, хотя я лично никогда не прочь посмеяться над хорошей шуткой про пускание газов, а потому, что Джейкоб вообще решил пошутить. За лето он стал таким молчаливым, превратился для нас в такую загадку, что мы были рады этому кратковременному появлению нашего мальчика из своей раковины. Он улыбался, и было решительно невозможно поверить в то, что сын – чудовище, каким все вокруг его считали.

Мы все еще улыбались, когда вышли на открытый пятачок перед кассовой зоной в передней части магазина. Сюда стекались все покупатели из проходов, выстраиваясь в очереди к кассам. Мы пристроились в конец короткой очереди, где, кроме нас, была всего пара человек. Лори стояла, положив руку на ручку тележки. Я стоял рядом с ней. Джейкоб – позади нас.

Дэн Рифкин подвез свою тележку к соседней кассе. Нас отделяли друг от друга шагов пять, если не меньше. Солнцезащитные очки он поднял на макушку, примяв ими волосы. На нем были тщательно отутюженные шорты из твила и футболка поло, аккуратно заправленная внутрь. Ремень брезентовый, с вышитыми якорьками. На ногах – мокасины на босу ногу на тонкой подошве. Мне всегда казалось, что такой расслабленный стиль завсегдатая загородного клуба на взрослых мужчинах смотрится смешно. Человек от природы чопорный нередко выглядит странно, когда пытается одеться в неформальном стиле, как и раздолбай, вырядившийся в строгий костюм. Дэн Рифкин определенно не относился к тому сорту мужчин, которые в шортах выглядят органично.

Я повернулся к нему спиной и прошептал Лори, что он рядом с нами.

Она прикрыла рот ладонью:

– Где?

– Прямо за мной. Не смотри.

Она, разумеется, уставилась на него во все глаза.

Я развернулся и обнаружил, что к Рифкину подошла его жена Джоан. В ее облике тоже, как и у ее мужа, сквозила какая-то кукольная миниатюрность. Она была невысокого роста, худенькая и миловидная, пепельно-светлые волосы подстрижены под «пикси». Судя по всему, когда-то Джоан была очень красива – потому что в ее манере держаться до сих пор проскальзывала подчеркнутая живость женщины, знающей, что она хороша, и умеющей этим пользоваться, – но теперь она увядала. Лицо осунулось, отчего глаза стали казаться слегка вытаращенными – от возраста, от переживаний, от горя. За эти годы, до того как все произошло, мы с ней сталкивались несколько раз; она ни разу не вспомнила, кто я такой.