Сестра Звезды - Елена Жаринова

— Что поделаешь, Шайса, — сказал Рейдан, заметив мой взгляд. — Эти люди сами выбрали такую судьбу. Они постоянно рискуют жизнью.

Я понимала, что он прав, но все равно мне хотелось плакать. Несколько дней и ночей эти люди были нашими спутниками, делили с нами пищу и тепло костра. Расставшись с ними, я, наверное, забыла бы о них через час, но сейчас я скорбела о них, как о близких.

Уцелевшие лошади были готовы тронуться в путь. Их осталось пять, причем одна хромала на переднюю ногу. Кому-то из нас предстояло идти пешком. Пока мужчины решали, кто из них это будет, я попробовала сесть в седло и поняла, что ехать не смогу: после ночной скачки все тело ныло, как побитое. Мне и пешком идти было тяжело, но все-таки не так больно. Так что мужчины сели в седло, а я пошла, держась за стремя Рейданова коня. Виса трусила рядом.

— Ничего, — подбодрил меня один из оставшихся охранников, невысокий, коренастый Кайдэ, который тоже шел пешком, жалея свою охромевшую лошадь. — Всю ночь мы неслись на запад и самое позднее на закате будем у ворот Фолесо.

День тянулся мучительно долго. Охранники, видимо, спеша закончить работу, обернувшуюся таким несчастьем, не предложили сделать привал. Лошади иногда пускались рысью, и тогда мне приходилось за ними бежать. Через пару часов Рейдан все-таки усадил меня верхом перед собой. На каком-то ухабе я охнула от боли, и тогда он, погладив меня по спине, сказал неожиданно ласково:

— Потерпи, малышка. Скоро ты будешь дома.

Тем временем мы покинули берега Оранцо, отразившего в застывших водах золоченую листву прибрежных деревьев. Лес становился светлее: здесь уже не было кустарников, хватавших нас за одежду колючими ветвями, — только большие, в два обхвата гладкоствольные деревья, сквозь густые кроны которых сияло ярко-голубое небо.

В воздухе стоял тонкий запах неизвестных пряностей, который, наверное, исходил от листвы этих деревьев. Я оглядывалась вокруг, и мне казалось, что в торжественном молчании, которое наложило на наши уста недавнее присутствие смерти, мы едем под сводами огромного дворца, среди мраморных колонн, поддерживающих расписанный золотом потолок.

Я украдкой поглядывала на своих спутников: лица всех были серьезны. Даже Готто и Чи-Гоан, склонные пошутить и посмеяться, были погружены в какие-то свои невеселые мысли. А меня одолевало все нарастающее возбуждение: мне одновременно хотелось ускорить события и приостановить их. Цель, ради которой был проделан столь долгий и опасный путь, была близка. Но хотела ли я, чтобы она осуществилась?

Когда огромные тени от деревьев стали длинными и вечерняя прохлада заставила нас закутаться в дорожные плащи, мы оказались на вершине пологого холма. Лес здесь обрывался, и дорога, ведущая к лежащему в низине городу, отражавшему закат куполообразными крышами, крытыми золотом, отлично просматривалась.

— Фолесо, — сообщил нам Кайдэ. — Но мы припозднились: в город вы попадете с наступлением ночи.

Рейдан с сомнением покачал головой.

— Будут ли там рады ночным гостям? Я бы лучше переночевал под открытым небом. Опасные ли здесь места, Кайдэ?

— Все опасные места мы миновали. Но, честно говоря, Рейдан, мы бы лучше проводили вас до ворот прямо сейчас и отправились обратно. В Котине у Ционэ осталась семья: они должны узнать о постигшем их горе.

— Ну так отправляйтесь, — вмешался Готто. — Неужели мы вчетвером пропадем? Здесь, на холме, отличное, безопасное место для ночевки, а завтра на рассвете спустимся в город. А, Рейдан?

Я переводила взгляд с одного на другого и видела, что всем нам не хочется, чтобы ворота Фолесо так быстро захлопнулись за нами — как будто после этого уже невозможна станет дорога назад. Даже Чи-Гоан, наш бывший пленник и бывший вельможа, явно не имел ничего против того, чтобы еще раз поспать на земле.

— Мы остаемся, — решил за всех охотник. — А вы свободны, друзья. Возьмите свои деньги, вы их честно заработали.

Отдав охранникам плату за труд, Рейдан вместе с Готто занялись разведением костра. Охранники, которым мы уступили самых выносливых лошадей, собирались в обратный путь. Я почувствовала, что должна поговорить с Кайдэ. Подойдя к нему, я нерешительно остановилась поодаль и сказала:

— Вы считаете, что я виновата в гибели ваших друзей?

— О чем ты говоришь, девушка? — с недоумением ответил Кайдэ. — Это мы нанялись охранять тебя, а не наоборот.

— Но я могла… Просто я не знала… Не была уверена… Я никогда не знаю, что у меня получится, — чуть не плача, пролепетала я, чувствуя, как жалко выгляжу со своими запоздалыми сожалениями рядом с двумя мрачными мужчинами, только что потерявшими своих товарищей.

Кайдэ пожал плечами. Второй охранник угрюмо молчал, продолжая подтягивать подпругу седла. Мне до сих пор стыдно за эту сцену: я задавала прямой вопрос, но вовсе не хотела услышать в ответ правду. Напротив, я втайне надеялась, что они улыбнутся, похлопают меня по плечу и скажут: «Ты не виновата». Однако этого не случилось. Не дождавшись ответа, я повернулась и пошла к костру, чувствуя, как пылают щеки. А вскоре топот копыт возвестил о том, что мы остались вчетвером.

Веселое пламя прожорливо уплетало одну за другой сухие ветки, которые подсовывал ему Готто. Я загляделась на юношу: в свете костра он был необыкновенно красив. Вьющиеся волосы Готто завязал, как Рейдан, конским хвостом назад. Борода, которую он последний раз брил в Котине, делала его старше. Я посмотрела на его руки, уверенно орудующие суковатой палкой, как кочергой: кто бы сказал теперь, что это руки художника, непривычные к иному труду? Да что говориться бросила взгляд на свои ладони — на царапины, мозоли, трещины, заусеницы вокруг ногтей — и вздохнула: если я вернусь в храм и сестры примут меня как свою, мне долго придется придавать нежность рукам.

Готто встретился со мной взглядом:

— Ну что, Шайса, завтра мы будем в Фолесо?

— И ты нарисуешь картину, которая поможет мне вернуться в храм, — грустно улыбнулась я.

— Да. Я все сделаю, как обещал. И не только потому, что Рейдан за это отпустит меня на свободу и даст денег на дорогу домой. Я помогу тебе, потому что… — тут он отчаянно заворошил костер, так что искры полетели в разные стороны, и перебил сам себя:

— Слушай, Шайса, а ты по-прежнему уверена, что хочешь вернуться в храм? По-прежнему считаешь, что здесь тебе все чужое?

Вопрос Готто был задан как будто моим собственным сердцем. И ответить я должна была не юноше, а прежде всего себе.

— Мне лучше было вовсе не покидать храм, — медленно начала я, неотрывно глядя на пламя. — Я чувствую, как растет моя привязанность к этому миру, и действительно не считаю больше его чужим. Вы все дороги мне — ты, Рейдан… Вы столько раз спасали меня, рисковали из-за меня жизнью… Даже по этому забавному Чи-Гоану я буду скучать. И Виса, конечно… Вряд ли мне разрешат взять ее в храм. Если мне удастся вернуться, возьми ее, пожалуйста, себе. Она привыкла к тебе и будет слушаться, как меня. Боюсь, она уже не сможет жить в лесу. Но ради чего пройдет моя жизнь, если я останусь здесь? Мои родители… Даже если бы мне удалось разыскать селение в горах, откуда я родом, они, если еще живы, наверное, забыли меня. Они потеряли меня трехлетним ребенком, и такой я осталась в их памяти. Смогут ли они принять меня взрослой? А в храме мне всегда было ясно, что будет завтра, ради чего я живу. Мне нужно вернуться… даже если я этого не хочу. Но ты могла бы выйти замуж, родить детей. Мне кажется, это прекрасная цель для женщины, — взволнованно сказал Готто.