Бриллиант - Сара Фокс

Но я не могла объяснить или отрицать, что видела мамин призрак, который теперь, медленно плавая, обернулся, чтобы посмотреть на дверь, и, когда она заметила меня, ее рот открылся, будто от удивления, а мягкий пристальный взгляд внезапно стал твердым и обиженным. Не осмеливаясь говорить, опасаясь, что Тилсбери меня заметит, я просто смотрела ей в ответ, сначала пытаясь найти в ее глазах какие-нибудь признаки любви и привязанности, но так же, как и прежде, она медленно покачала головой и подняла к мертвым белым губам свой палец… затем она указала на лестницу, говоря, что я должна уйти, оставить их, возвратиться тем же путем, что пришла. Я собрала все свои силы, игнорируя ее приказ, и смело взглянула в ответ, снова встретясь с тем твердым изумрудным взглядом, мысленно холодно требуя, чтобы теперь ушла она, а не я. Я была жива. Я была матерью этого ребенка.

Какое-то время мама сопротивлялась, ее глаза были полны сердитого негодования, но мое желание оказалось сильнее, и скоро призрак мамы исчез, растаял в воздухе. Как только она ушла, ребенок, плача, забарахтался в руках Тилсбери, и его отец оглянулся, в тревоге осматривая комнату, внезапно ощетинясь, поскольку почувствовал, что кто-то стоял близко позади него. Но этот человек, этот проводник духовной энергии, был слеп к видениям, он колдовал, испытывая недостаток в ясновидении, почему и нуждался в моей матери и почему теперь нуждался во мне. Но моя мама, казалось, не хотела видеть меня вообще. Я спустилась вниз по лестнице, чувствуя ужасную боль из-за того, что меня отвергли, зная, что даже ее призрак продолжал ревновать. И как я могла винить ее? Она всего лишь охраняла то, что любила сильнее всего. Ее вид тем вечером предупреждал, хотел сказать мне оставить их и уйти и принудил меня таким образом к последнему соглашению — она только гарантировала, что теперь я буду отгонять ее дух всегда. Я приняла решение и больше не мучилась от вины или стыда. Я не позволила бы ей управлять мной или забрать моего ребенка. Он всегда был моим, независимо от того, что она хотела.

Она не могла препятствовать мне увидеть слабость Тилсбери, найти щель в его броне. Поскольку теперь я ясно видела, что его любовь к этому ребенку однажды станет залогом моей собственной свободы. Это было так, хотя я не знала, каким образом это случится.

Намного позже, когда дом погрузился в темноту и стал неподвижным, я, лежа в кровати, вспомнила про письмо кухарки. Но, чувствуя себя очень несчастной, утомленной и уставшей, я решила, что это подождет до утра. Внезапно проснувшись ночью от лая лисы, я ожидала звона церковного колокола, который сообщит мне час и убаюкает меня. Но я, должно быть, забыла, что находилась на Парк-стрит. Звон Троицы здесь не был слышен.

Рано встав, я села у окна и при раннем туманном свете наконец приготовилась прочитать письмо кухарки, но обнаружила, что оно написано рукой Чарльза Эллисона. Сначала я могла едва сдержать улыбку, с радостью подумав, что он все еще в Англии и что нашел такой умный и верный способ добраться до меня. Мое сердце бешено колотилось, пока я поспешно читала его слова, но, закончив, почувствовала только разочарование. Я была настолько ленива, настолько беспечна и глупа после всех ее намеков, что даже не подумала или не побеспокоилась прочитать это письмо раньше.

Моя дорогая Алиса,

я услышал грустные новости о твоей матери, и сожалею о случившемся, и, хотя ты не сможешь увидеть меня сегодня на ее похоронах, это не от недостатка уважения, а потому, что думаю, что мое присутствие может быть неприятно другим.

Но наши друзья, Моррисоны, обещали попробовать передать эти слова. Я все еще надеюсь увидеть тебя снова, хотя боюсь, что мы не можем полностью доверять Нэнси, которая, кажется, уважает своего хозяина больше своего брата. Подозреваю, что она, возможно, не передала мои предыдущие письма. Но я надеюсь, что это в конце концов дойдет до тебя и ты будешь ждать сегодня вечером в саду на Парк-стрит, с десяти до рассвета, скрываясь внизу у задних ворот сада. Хочу верить, что ты придумаешь какой-нибудь способ выбежать, пока другие спят, хотя, если это окажется слишком трудным, мы найдем другой способ встретиться на улице Бесли, где Моррисоны скрывают меня, из любви и беспокойства о тебе. Не бойся того, что у них были подозрения — они догадались, что ты ждешь ребенка — и что это было причиной для такого резкого исчезновения. Но они предлагают свою помощь со всей искренностью, и, если ты не хочешь принять ее, ты можешь остаться уверенной относительно их преданности и, конечно, их продолжающейся привязанности. Я надеюсь и молюсь, что ты не будешь болеть и что все закончиться хорошо. Я молюсь, чтобы судьба скоро смягчилась и позволила нам провести несколько минут вместе.

Поскольку, как и раньше, мое предложение остается в силе, мои чувства к тебе не изменились. Независимо от того, каким может быть твое решение, моя милая Алиса, ты должна знать, что так же, как моей любовью, ты всегда будешь обладать моей истинной, искренней дружбой.

Чарльз Эллисон.

Я начала читать снова, на сей раз намного медленнее, но, услышав плач ребенка и звуки шагов наверху, спрятала письмо назад в свою сумку.

Казалось едва возможным, что еще один шанс был снова потерян, и на сей раз по моей собственной вине. Я утешала себя мыслью, что, по крайней мере, обо мне не забыли… и теперь я знала, где можно найти Чарльза. Спрятав сумку в ящик, я поместила свою семейную фотографию на столик рядом с кроватью… и сразу заметила две вещи.

Во-первых, портрет, который я написала с мамы и который был в комнате Тилсбери, теперь стоял здесь, напротив зеркала. Странно, что я не заметила его прежде, но я не могла даже предположить, когда его принесли сюда. Во-вторых, что оказалось более сильным потрясением, — то, что папино изображение восстановилось, стало ясно, как день. В изумлении я терла на фотографии место, где раньше было только белое пятно. Но то, что вызвало у меня тревогу и заставило застонать от горя, было осознанием, что если человек являлся моим папой, то видение, которое я видела на Кларэмонт-роуд, не было Альбертом. Это оказался призрак Генри Уиллоуби. Мой родной отец стоял там передо мной, а я даже не узнала его! И его предупреждения предназначались для мамы, а не для Виктории. И когда он изо всех сил пытался указать на корону Парварти, пытаясь рассказать о ее тайнах, он предостерегал о бриллианте меня — и никого другого. Да, он немного напоминал Альберта, но я должна была узнать его… своего отца! Видеть его теперь на искусственном стилизованном изображении, столь юного и красивого, нетронутого болезнью, оказалось невыносимо. Возможно, ребенок, стоявший там, около него, все время знал, что смерть отца наступит так скоро. И возможно, именно поэтому у нее было такое покорное и печальное выражение лица.

Резкий стук в дверь вернул меня к реальности, Тилсбери вошел, прежде чем я успела ответить.

— Я вижу, что ты нашла портрет своей матери. Надеюсь, что ты не возражаешь, что я поставил его здесь.

— Я только что заметила…

— …Я посчитал, что будет правильно возвратить его — другой подарок-воспоминание. Она так гордилась им, настаивая, чтобы я хранил его, хотя я всегда расстраивался, видя, как этот нарисованный бриллиант похож на Кохинор… Как ты могла его так точно изобразить, даже не зная… — пройдя через комнату, он сказал: — Я видел, что ты решила забрать фотографию своего отца.