Сырок - Борис Александров

С Юрой часто случались веселые истории. Однажды мы были на каботаже – это когда судно находится во внутреннем плавании, без выхода за границы страны. Кстати, интересно, что в СССР каботаж в Черном и Азовском морях считался плаванием в одном море. Так же дело обстояло, например, с Японским, Охотским и Беринговым морями.

Зимой мы обычно возили лес в Японию, а летом ходили на снабжение Курильских островов, Магадана. На Курилы мы приходили летом, потому что зимой туда не добраться. И как-то случилось летом везти шампанское брют. Мы тогда и не знали, что за шампанское такое, всем советским людям известны были только сухое, полусухое, полусладкое – и все. А тут какой-то брют, да еще в необычной упаковке, в деревянных ящиках, доски толщиной в два пальца, солома внутри – словом, настоящая экзотика.

Вот приходит наше судно по назначению с грузом в пять тысяч тонн, а разгружать некому. Нет свободных рук, потому что в это время обычно идет путина. Практически все мужики заняты ловлей, все на заработках. Зима для такого занятия – пустое время.

В связи с этим нам часто предлагали так называемый самовывоз, чтобы моряки своими силами выгружали товар. Приходилось всем членам команды, свободным от вахты, подрабатывать на разгрузке. На судах имеется специальное устройство, состоящее из грузовых стрел, лебедок и необходимого такелажа. Вот мы и сидели – кто-то внизу, в трюме, за грузчиков, а боцман, как правило, на лебедках.

Небольшой экскурс в историю. На Сахалине и на Курилах долгое время находились японцы. Они построили там удобный причал, все обустроили, а потом наши отвоевали острова. Представьте себе причал на острове, где все время бьет прибой. Чтобы причал не разрушался, там устроили трубы, или лазы, используемые как амортизаторы.

Однажды кто-то по пьянке ночью провалился в трубу, и какой-то умник дал приказ все трубы засыпать. И причал постепенно разрушило волнами. Поэтому к островам не могли нормально подойти корабли. Приходилось выкручиваться: корабль вставал на рейде, к нему подплывали небольшие баржи, на которые перетаскивали груз. Поскольку баржи маневренные, они аккуратно подходили к берегу и благополучно выгружались.

Так как летом для приемки грузов катастрофически не хватало людей, бывало, приезжали на подмогу даже сами директора магазинов, а иногда привлекали любого свободного сотрудника: продавца, уборщицу.

Из-за постоянного волнения на море – в районе двух-трех баллов, больше обычно летом не бывает – имели вынужденные потери товара из-за боя, их потом списывали. Если опытный директор магазина приезжал, он за разгрузку шампанского давал несколько бутылок капитану и членам команды – по бутылочке, попробовать.

То же самое правило относилось к любому товару, и всегда это благополучно списывалось капитаном вместе с приемщиком и директором магазина. А если на разгрузке присутствовала, например, уборщица, то кто ей будет рассказывать, что там списывается и в каком количестве?

Помню, как одна такая законопослушная уборщица четко выполняла указания по приему товара. Мы ее просили: «Баб Мань, дай попробовать бутылочку шампанского, мы не знаем, что такое брют». Она отвечала категорично: «Нет, нельзя и все!»

Тогда приходилось действовать радикально: берем ведро, я застилаю его марлей, боцман Юра поднимает груз с шампанским, а грузовые стрелы-то качаются, и я командую: «Юра, давай!» И он так давал о борт лебедкой, что билось сразу несколько ящиков. Мы недолго думая подставляли ведро, и оно наполнялось шампанским, а все стекло оставалось на марле. Вот так могли целое ведро шампанского выпить!

Наш боцман Юра служил в каких-то особых войсках, где облучился и рано облысел. Однажды мы пошли в ресторан во Владивостоке. А туда завезли помидоры – вы не представляете, что такое помидоры для сахалинцев, мы всегда там ели сушеную картошку, иногда из нее пюре для разнообразия делали.

Порция помидоров объемом буквально в полкулачка стоила немало – рубля два или три. Ну, мы взяли по одной порции, по второй, по третьей, под водочку хорошо пошло, и тут, как назло, кончились деньги. Мы решили бросить жребий на спичках, кому возвращаться на судно за деньгами. Выпало боцману Юре. На судне боцман надел купленный в Польше парик, взял деньги и через пару часов вернулся. А вечером во Владивостоке в ресторан попасть практически невозможно, все забито. Он подходит – стоит длинная очередь, а мы внутри сидим и ждем его.

Боцман стал отчаянно барабанить в дверь. Швейцар спрашивает: «Чего тебе?» Он просит: «Позовите вашу официантку, я уже в ресторане был». Ему зовут официантку, он ей объясняет, что внутри сидит его компания, а она – ни в какую, мол, не видела я тебя. Тут он срывает парик, показывает лысую голову, она его сразу узнает и разрешает войти.

Юра в ресторане закадрил какую-то девочку, но, видно, был не его день. Когда он провожал даму, она споткнулась на трамвайных рельсах, машинально схватила его за волосы и сорвала парик. На этом вся любовь закончилась.

Собака Рында

Вспомню про замечательную собаку по кличке Рында, жившую у нас на «Антоне Буюклы».

Вообще-то рында – это судовой колокол, в него бьют, например, при плохой видимости. Без локаторов в тумане это единственный способ избежать столкновения судов. Рындой также обозначают время («бьют склянки») и подают сигнал в случае пожарной тревоги. По устоявшейся традиции на судах моряки до сих пор применяют этот дедовский способ, хотя сейчас уже есть современные средства: локаторы, световой и звуковой сигналы.

На нашем судне работала Варя Захаревич, буфетчица. Ее муж-летчик при исполнении задания разбился. Оставшись одна, она решила завести собаку. У нее появилась дворняга Рында – как и многие дворняжки, преданная и смышленая. Поскольку Варя была буфетчицей, то могла кормить ее всякими деликатесами. Например, с помощью пельменей демонстрировала команде благородство кровей своей собаки. Рында брала лапой пельмешку, разрывала ее и ела только мясо – в этом и состояло «благородство».

Но против физиологии никакая порода не устоит. В очередной раз у Рынды началась течка, и в портовом городе Корсаков ей приглянулся один кобелек, с которым она и убежала. Ясное дело, пес ее покрыл. Мы ушли в плавание и вернулись только через месяц.

А она же домашняя собака, еду сама добывать не умеет, поэтому сильно изголодалась. Вспоминается, как мы подходим к берегу, а она на холме стоит, хвостом уже машет, приветствует. Спускается трап, наша благородная Рында пулей бежит по трапу, прямиком на кампус, там в помойное ведро морду сует и давай наворачивать. Испарилось все благородство, когда жрать захотелось.

Вскоре Рында родила десятерых щенят. Мы спрашиваем буфетчицу: «Варюх, кто?» Она торжественно объявляет: «Все мальчики!» Ну хорошо, что мальчики. А когда вынули, оказалось – все девочки! По неопытности Варя за письки принимала хвосты. Мы смеемся: вот что значит – практики нет, не можешь отличить мальчика от девочки.

В общем, Рында у нас была любимицей, при этом собака очень спокойная, дети обожали ее. Когда ко мне на корабль приехал сын Костя, он все ходил за собакой и приговаривал: «Рында, Рында». В общем, довел ее немного, она его за зад и прикусила. Костя прибегает с криками: «Ой, меня укусили, ой-ой». Я скомандовал: «Снимай штаны, мало ли, бешенство». Он стягивает штаны, я пальцем показал на здоровое место: сюда укусила? Он отвечает – да, сюда. Стало понятно, что это больше испуг.