Слуга Империи - Раймонд Фейст

— Старый воин, — приговаривал жрец между заклинаниями, — возлюби себя; не стыдись немощи, исполнись гордости за свою честь.

Под движениями морщинистых рук пучки целебных снадобий словно ожили. Они ложились вдоль контуров безжизненного тела, потом образовывали причудливые линии на груди и животе раненого. Через некоторое время юноша-послушник зажег жаровню, и пучки трав, один за другим, под протяжные звуки молитвы исчезли в пламени. Пепел был развеян в воздухе над головой Кейока; целитель заклинал его дышать как можно глубже, чтобы вобрать в себя жизненную силу земли и воскрешающий дар небес.

Когда последний пучок целебных растений развеялся ароматным дымком, жрец до предела сосредоточил внутреннюю энергию, обратив себя в проводника божественной благодати. Склонившись над Кейоком, он опустил кончики пальцев на холодную старческую руку, лежащую поверх простыней.

— Старый воин, — нараспев заклинал он, — во имя лучезарного Хантукамы, забудь, что твоя рука сжимала разящий меч. Ибо руки твои принадлежат не тебе, а моему богу, творящему добро и красоту. Забудь о суетном; преисполнись любви, и силы вернутся к тебе полной мерой.

Целитель помолчал, прислушиваясь к тишине, а потом добавил, словно утешая ребенка:

— Все заживет.

Наконец его пальцы ощутили слабое, неверное тепло. Там, где они касались обескровленной кожи, возникло мягкое желтоватое свечение. Жрец удовлетворенно кивнул и накрыл ладонями изможденное лицо полководца Акомы.

— Старый воин, — продолжил он, — во имя лучезарного Хантукамы, забудь свои пять чувств: зрение, слух, обоняние, осязание, вкус. Ибо чувства твои принадлежат не тебе, а моему богу; пусть же в них отразится благодать, которая есть жизнь. Забудь дар речи; преисполнись радости, и чувства вернутся к тебе полной мерой.

На этот раз свечение появилось не сразу. Жрец размял затекшие плечи и перенес ладони на грудь Кейока.

— Старый воин, во имя Хантукамы, забудь свои устремления. Ибо душа твоя принадлежит не тебе, а моему богу: пусть же она постигнет совершенство, которое есть цельность. Забудь свои желания; преисполнись милосердия, и твое естество возродится полной мерой.

Полностью уйдя в себя, целитель окаменел. Молодой послушник скрестил руки на груди и не мигая наблюдал за происходящим. Под ладонями жреца появилось свечение; оно быстро разгорелось, полыхнуло огнем и с легким потрескиванием пробежало по телу раненого с головы до ног.

Врачеватель убрал руки и сложил их чашей, будто боясь расплескать драгоценный эликсир.

— Кейок, — тихо окликнул он.

Воин открыл глаза, резко напряг мышцы и вскрикнул от ударившего в глаза сияния.

— Кейок, — устало, но ласково повторил жрец, — не бойся. Тебя согревает тепло Хантукамы, бога исцеления. Госпожа молила его о твоем здоровье. Если мой бог вернет тебя к жизни, как ты распорядишься этим даром?

Кейок смотрел прямо перед собой.

— Я буду вечно беречь госпожу, как отец бережет родную дочь, ибо она — дитя моего сердца; других детей у меня нет.

— Ты будешь жить, Кейок, — убежденно произнес целитель. — Поправляйся, милостью моего бога.

Он широко развел руками, и свечение угасло; только слабый огонек жаровни освещал затемненную комнату, наполненную запахом сожженных трав.

Кейок, как и прежде, неподвижно лежал на своей циновке, но его кожа едва заметно порозовела, а дыхание стало ровным, как у спящего.

Тогда жрец осторожно присел на подушку, которая еще хранила отпечатки коленей Мары.

— Приведи сюда властительницу, — приказал он послушнику. — Пусть она порадуется: ее воин обладает редкостными качествами. Скажи ей, что он возвратится к жизни.

Юноша бросился выполнять поручение. Когда он вернулся, ведя за собой Мару, жаровня уже была погашена. По комнате вился странный узор из золы и угольев, а сам врачеватель крепко спал, свернувшись прямо на полу.

— Исцеление далось нелегко, — признался послушник.

Как только слуги укрыли жреца и приготовили поднос с обедом для послушника, Мара прошла туда, где лежал Кейок, и в молчании остановилась над ним.

— Он может проспать несколько суток, — объяснил юноша, — но раны постепенно затянутся. Ему нужно обеспечить покой.

Губы Мары тронула улыбка. Ее сердце пело от радости; она воздавала хвалу странствующему целителю и его богу.

— Право, не знаю, у кого из моих воинов достанет сил удержать этого старого рубаку в постели. Открыв глаза, он первым делом потребует свой меч.

* * *

Дни проходили в неустанных заботах. К Джайкену то и дело наведывались приказчики; велись переговоры о продаже скота и о закупке необходимых товаров. В стойлах, где прежде держали племенных быков, теперь громоздились сундуки с новыми доспехами и оружием. Кожевенники строчили шатры для ночлега солдат в пустыне, гончары изготавливали глиняные светильники, которые не задувало ветром. В бесплодной земле Дустари не росли деревья, поэтому лесорубы спешили заготовить дрова и пережечь их в уголь.

Гарнизонный плац не пустовал ни минуты. Люджан день и ночь муштровал своих солдат и совсем еще неопытных офицеров. Он устраивал учения в полях, болотах, лесных зарослях и при этом не забывал регулярно наведываться к Кейоку, приводя с собой лучших соратников. Военный советник внимательно выслушивал его доклады, подмечал недостатки, хвалил за успехи. Готовясь к таким посещениям, Кейок изучал карты местности, разрабатывал план обороны, наставлял офицеров. Теперь уже никто не сомневался, что Тасайо подстроил вызов Акомы в Дустари с единственной целью — нанести удар по ее владениям.

Мара поспевала всюду. Если выдавалась редкая свободная минута, она неизменно проводила ее с сыном. Накойе с большим трудом удалось выбрать момент, чтобы поговорить с госпожой наедине.

Советница нашла Мару в саду и сразу отметила, что у нее под глазами пролегли темные круги.

— Письмо Хокану отправлено еще вчера, — сообщила Мара.

Старуха одобрительно кивнула:

— Вот и хорошо. Только я собиралась поговорить не об этом.

Почувствовав неладное, Мара встревожилась:

— Что случилось, матушка?

Накойя собралась с духом:

— Госпожа, пора тебе решить, кто меня заменит. Не подумай, что я обленилась. Я служу тебе верой и правдой. Однако годы не повернуть вспять: скоро меня не станет. Кто из домочадцев сможет занять мое место? Джайкен помоложе меня, но уж очень он прямодушен для первого советника. Кейок подошел бы для этой должности, да ведь мы с ним, почитай, одногодки. К тому же на него положил глаз Красный бог, а ведь жреца Хантукамы не всегда дозовешься.

Ветер шевелил листву; тихо журчал фонтан. Мара комкала в пальцах край платья.