Шепот гремучей лощины - Татьяна Корсакова

– Спасибо, я не голоден.

Он и в самом деле не чувствовал ни голода, ни той изнуряющей жажды, с которой боролся все эти дни. Он чувствовал себя хорошо. Впервые за долгое время.

Украдкой, чтобы не заметила Лидия, он сдвинул повязку, разглядывая свои раны. Раны не просто затягивались, они уже затянулись. Еще один повод для Зосимовича помечтать о статье для медицинского журнала. Еще один повод для всех остальных удивиться его невероятной живучести.

– Где мои вещи? – спросил он вежливо. – Лидия Сергеевна, верните, пожалуйста, мою одежду.

– Вам нельзя! – Лидия уже не возилась у печи, Лидия смотрела на него с мягким укором, как когда-то смотрела тетя Оля.

– Мне можно. – Он улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. И улыбки эти, и он сам обычно нравились женщинам, но Лидия не была обычной женщиной. Она не улыбнулась в ответ. Зажав в зубах шпильку, она быстро и ловко убрала свою роскошную гриву в строгий пучок и сказала: – Ваше выздоровление идет очень быстро, но все же…

– Мне нужно выйти. – Григорий не желал слышать вот эти «но».

– Зачем?

– Затем. – Он посмотрел на нее многозначительно, и ее бледное лицо залила краска смущения. – Я больше не нуждаюсь в няньке, уважаемая Лидия …

– Я не нянька…

– Простите, вы сестра милосердия, этакий милосердный ангел, но мне нужно побыть одному.

Какое-то мгновение казалось, что она его не выпустит, станет на дороге, кинется грудью на амбразуру. Не встала и не кинулась, нырнула за печь, а вынырнула с его одеждой. Значит, не вынесла, а спрятала, когда он спал.

– Вот! – Аккуратная стопка легла на кровать рядом с Григорием. – Там на гвозде висит телогрейка, – сказала Нина ровным, даже равнодушным тоном. – Наденьте ее, чтобы не простудиться. И вот сапоги.

Сапоги она прятала на печи. Эх, знал бы, не пришлось гулять босиком!

Григорий торопливо сунул грязные ноги в сапоги, накинул телогрейку, в кармане которой прятал папиросы. Из лазарета он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь, но далеко не ушел – присел поблизости на старый пень, закурил.

Стало совсем хорошо! Жизнь заиграла новыми красками. Интересно, как долго он сможет продержаться? Насколько дней – или часов – хватит ему этой заемной жизни? И что будет, когда она закончится? Он снова начнет смотреть на людей, как на добычу, и ненавидеть себя до глубины души, которой, возможно, уже и нет?

– Поживем – увидим, – буркнул Григорий себе под нос, глубоко затягиваясь папиросой.

– …Что говоришь? – послышалось у него за спиной. И как он не услышал, как не предугадал появление Власа?!

– Говорю, жизни прекрасна, товарищ командир! Вот, Лидия меня на свежий воздух выпустила. Будешь? – Он протянул Власу папиросы, тот взял одну, благодарно кивнул. Вид у него был какой-то… озабоченный. – Что-то случилось? – Григорий не стал ходить вокруг да около.

– А ты не знаешь? – Влас тоже не стал.

– Знал бы, не спрашивал. – Закравшаяся в сердце тревога под пристальным взглядом Власа сделалась еще сильнее.

– Пацаны ушли. – Влас закурил, встал напротив Григория. Теперь он смотрел на него сверху вниз. Это нервировало. Но куда больше его нервировало другое.

– Какие пацаны?

– Такие. Твой сын и этот его дружок. Шура не дождалась их к завтраку, пошла будить. А в землянке пусто. В землянке, значит, пусто, а в арсенале не хватает двух автоматов.

Григорий сделал последнюю глубокую затяжку, раздавил недокуренную папиросу носком сапога.

– Вот и скажи мне, Гриня, куда твои пацаны могли отправиться с оружием?

У него был один единственный ответ. Пацаны отправились в Гремучий ручей. Сева из желания узнать как можно больше о том, как погибла Танюшка. А Митяй за компанию. По старой дружбе, так сказать. Это хорошо, что у его сына появился наконец друг, но какая же это дурь!

Григорий встал. Теперь уже он был выше Власа на полголовы.

– Куда? – спросил Влас.

– За ними.

– А они куда?

– А они в Видово. – Упоминать Гремучий ручей он не стал.

– Видово больше нет. – Влас заступил ему дорогу.

– Как – нет?

– Вот так… Сожгли деревню. Большая часть сельчан спаслась. – Он бросил на Григория быстрый взгляд. – Благодаря тебе. Но саму деревню сожгли. Я знаю, что говорю, я видел пепелище своими глазами.

– Плохо. – Григорий попытался обойти Власа, но тот крепко сжал его руку, заглянул в глаза.

– Еще раз спрашиваю, товарищ Куликов, куда отправились пацаны?

Вот уже не Гриня, а товарищ Куликов. Так, глядишь, и до ареста дойдет.

– Думаешь, если бы я знал об их планах, я бы валялся все это время на койке? – прохрипел Григорий. – Не сказали они мне ничего. А теперь пусти! Мне нужно идти!

– За ними? – кинул Влас ему вслед.

– Ты сам сказал, там мой сын. Я его не брошу.

– А сил хватит?

– С этим я как-нибудь разберусь.

– Зосимович тебя не отпустит.

Григорий обернулся, посмотрел на Власа долгим взглядом, сказал:

– Главное, чтобы ты меня отпустил, товарищ командир.

– Отпущу, – как-то уж слишком легко согласился Влас. – Больше того, с тобой пойду.

– Это лишнее. – Не нужен ему никто, особенно Влас. Привык сам со своими делами разбираться.

– А это не тебе решать, Гриня. У меня там тоже есть… дела.

– Где?

– В Гремучем ручье. – Сказал и побелел лицом. Может, и в самом деле есть дела?

– Это ты связным у Ефима был? – Озарение пришло внезапно.

– Я. – Влас не стал отрицать. – Не успел я тогда. Все не так пошло. Все не по плану.

– И ты теперь себя винишь?

– Я разобраться хочу. Темная это история, Гриня. И вы все темните что-то.

– Мы – это кто?

– Все! Ты, пацаны, девочка эта ваша. Даже Шура! Вы недоговариваете что-то, я же чувствую.

– Профессиональное чутье сыщика? – усмехнулся Григорий.

– Думай, как хочешь, но без меня ты из лагеря не уйдешь.

Он бы ушел. Для этого ему сейчас ничье разрешение не требовалось. Но во взгляде Власа он увидел что-то такое… Отчаяние? Боль? Что-то связывало товарища следователя с Гремучим ручьем. И это никоим образом не касалось неудачной диверсии. Там было что-то личное. Вот если бы посмотреть подольше, заглянуть поглубже… Но Влас не дал, словно почувствовав неладное, отвернулся.

– Собирайся, – сказал зло. – С Зосимовичем я договорюсь, а с Лидой ты уже сам как-нибудь…

Лиду пришлось уговаривать и убеждать. Лида не могла поверить, что вчерашний мертвец сегодня готов к марш-броску через болото и, возможно, ко встрече с фашистами.