Гор - Виктория Ман

Коснуться мягко, деликатно, давая шанс одуматься, отступить, но в то же время спрашивая дозволения продолжить. И получая его.

Потому что выдыхает Яль. Размыкает губы, впуская, ощущая себя в чудном сне. Кругом идет голова. Горячо. Горячо словно печь раскалена в груди, словно вот-вот расстанется с телом душа. Пальцы зарываются в волосы на мужском затылке, разрешая большее, и Тодо приникает ближе, касается отчетливей, притягивает за талию.

Целует с одуряющей нежностью, силясь выразить всё безмерное обожание, всё трепетное восхищение, подарить безвозмездно, уберечь от любых бед. Ладонь. Волнующе большая по сравнению с девичьим ликом.

— Я тоже тобой дорожу, — опалить дыханием ухо, ощутить соль чужих слез на собственной щеке, соприкоснуться кончиками носов. — И для меня было бы честью, если бы ты могла сопровождать меня в жизни и дальше как законная супруга.

Дрожь облегчения звенит родниковым ручьем. Обвивает шею Тодо девушка, порхает улыбка.

— А вы умеете быть убедительным, — прячется в вороте под мужским подбородком. Замирает, внимая всем естеством. Имя ново на вкус для горящих раскрасневшихся губ, как и прежде незнакомое выражение обсидиановых глаз, от которого сладко ноет меж ребер, и так будоражуще вязко внизу живота, стоит поднять взор. — Окка Тодо.

— Однажды ты вырастешь, встретишь доброго человека, — наставляет мать свою дочь. — Вы полюбите друг друга, и ты станешь госпожой в собственном доме. Вольная и счастливая.

Мальчик держит за руку старую няньку. Машет на прощанье мужчине и девушке. Облачка дыхания растворяются в воздухе. Брезжат посланцы заката ало-золотыми искрами. Двор храма встречает невесту и жениха соловьиными трелями.

Бордовый наряд — парят журавли над осенними рощами. Вплетены колокольчики в вороные косы, рожки прически укрыты белоснежным куполом. Короткий кинжал за поясом, как и сложенный веер.[3]

Заботливо придерживает тяжелый подол мужская рука. Ступает мрак подле пламени, чтобы вместе омыть руки, вместе опуститься на колени пред алтарем, вместе вознести молитвы, вместе отведать рисовое вино из трех чаш. Той, что хранит прошлое, той, что являет настоящее, и той, что ведает о будущем.

Пока благословляет настоятель. Пока оплетает лентами соединившиеся запястья. Пока произносятся обеты под невидящим взором первого императора, под невидящим взором его любимой Лилии, под невидящими взорами Небесных Людей. Но знают небеса, что им принадлежали. Знают и тени, что наблюдают блеклыми силуэтами, предсказывая долгий путь.

Эта ночь будет проведена под сенью храма и освящена его благодатью. Отведут новобрачных в покои в дальнем крыле. Помогут снять свадебные наряды, расплетут косы и омоют тела, прежде чем, облачив в нижние одежды, оставить наедине.

Приникает со спины Яль, сплетает руки на груди Тодо.

— Только вы способны меня понять, — шепчет, наблюдая за тем, как зажигается фонарь, как пролегают тропы. Глухие удары сердца под пальцами. Шелковистость распущенных волос, локоны прямые и кудрявые, черные как вороново крыло, как густая смоль, как безлунная ночь. — Спасибо вам. Спасибо за мою жизнь.

Она тихо шмыгает. Утыкается носом в мужское плечо, уходя от взгляда.

— Простите. Кажется, я всё порчу, — виноватый смешок. Но пальцы Тодо уже разомкнули девичьи руки. Вдумчиво разминают ладони, прочерчивают линии, доставляя ненавязчивое наслаждение.

— Не надо плакать.

Алый шнурок остался на алтаре. Сдерживает рваный вдох Яль. Прижимается сильнее, пытаясь унять всколыхнувшуюся боль. Вновь шмыгает, тепло улыбаясь сквозь слезы, пока губы Тодо скользят по костяшкам пальцев, а затем и подушечкам, утешая.

— Я люблю вас, — не выразить робкого счастья. Тягучий поцелуй в крепкую мужскую шею, прямо в яремную вену. Поймать непроизвольное вздрагивание. Мурашки. Доверие шепота, которое не было доступно другим, искушает тоном. — Мой дорогой супруг.

Падает Яль в объятья с беззвучным смехом, когда подхватывает её Тодо. Устраивается без труда в просторной колыбели меж мужских бедер — пристанище, в котором нет и не будет страха, в котором можно свернуться кошкой.

Плен широких ладоней. Склоняется Тодо. Целует в лоб. Целует в веки. Целует в родинку под правым глазом. Целует в щеки, скрадывая следы слез. Целует в кончик носа, вызывая хихиканье.

Сучит ногами девушка. Щурится проказливо, прежде чем, ухватившись за мужской ворот, выгнуться призывно, притянуть ближе, поощрить взглядом. И выдыхает Тодо с улыбкой, накрывая манящие, принимающие его в стоне губы:

— Моя милая драгоценная жена.

[1] Отсылка на традиционных «снежных кроликов» Японии

[2] «Собрание старых и новых песен Японии» (Кокинвакасю)

[3]Традиционный свадебный наряд в Японии

Эпилог

Течет река, и бег её непрерывен. 115 год от Исхода вступает в права звездной ночью, заметает землю снегом, отмечая день данного некогда рождения и смерти того, чье юное отражение не ведает горести.

— Гор? Как ты сюда пробрался? — зеркало повторяет гнев Яль, но мальчик восьми лет не пугается. Растопырив руки, словно воробышек крылышки, выпаливает, по незнанию повторяя сказанную когда-то давно кем-то другим фразу:

— Вы так красивы, матушка! — и заставляя молодую женщину зардеться.

Лукав лепесток губ. Черточки бровей словно полумесяцы над глазами леса и тумана. Ожог на щеке — блеклый отпечаток бутона.

— Опять от отца убежал?

— Нет, — мотает головой мальчик. Фыркает озорно, когда женщина привлекает его к себе, чтобы поправить сбившийся воротничок, пройтись по меди кос. — Отец вон стоит.

Высокий мужчина в полумраке коридора приветствует кивком. Первая седина на висках. Маленькая девочка приникла к груди: черноволосая, зеленоглазая, похожая на мать как две капли воды, только взгляд у неё отцовский — задумчиво-замкнутый.

— Госпожа Тодо, — подают биву служанки, кланяются. — Вам пора.

— Иди к отцу и сестре, — легкий толчок.

Мальчик бежит к Тодо, который сразу подхватывает его. Смыкается кольцо детских рук вокруг смуглой шеи. Прижимается доверительно висок к мужскому подбородку. Смеются глаза зимней стужи под защитой обсидиана.

Плещутся четверо в реке, плывут уверенно.

А бива и плектр занимают законное место, когда Яль степенным шагом направляется по помосту к сцене, залитой светом. Затаили дыхание зрители. Покачиваются серьги, шпильки заколок распустились лилиями. Шелковый шнурок оплел прядь — дань памяти.

Первое прикосновение плектра к струнам. Девочка мечтательно прикрывает глаза. Мальчик же оперся на плечо Тодо, который ободряюще улыбается жене. Безмолвная могила спряталась в ликорисе. Созерцает прошлое.

Звенит высокий женский голос, воскрешая:

— Падает снег.

Мелкие хлопья плывут в морозном воздухе.

Если бы знало дитя.

Если бы знало…

Я помню, как открыл глаза

И встретил в них тебя

Как первый луч, как тихий звон

Как первая гроза

Ты словно в небесах заря

Ты полная Луна

Я помню лишь твои глаза

А дальше пустота

Сотни ночных дорог

Напомнят мне тебя

Я в них терял свою любовь

И заново встречал

Лишь дай мне посмотреть в последний раз

В