Гор - Виктория Ман

Пусть нет ни одного бесцветного пятна на детском теле, не касается звон ушей, не разливается по нервам покалывание, но столь боязно, что кто-то посчитает иначе. Отнимет, сломает. Хищные тени приходят во снах, отпечатываются в чужих взглядах.

— Этого я и опасаюсь, — соглашается Тодо.

Девичьи пальцы касаются алого шнурка, вплетенного в волосы. Словно спрашивают поддержки у его хозяина.

— Мы можем провести обряд сами?

— К сожалению, я не служитель храма, — удрученно поводит плечами Тодо. — У меня нет сана и дозволения на подобное.

Алтарь в углу комнаты хранит отпечатки. Две костяные фигурки княжеских дочерей. Дощечка с именем княгини и дощечка с именем княжича. Выцветший круглый божок с хмурым лицом и обшарпанными боками, когда-то живший на кухне. Крошечный клочок голубой ленты, что оплетал пучок волос одной вздорной, но доброй служанки. Рис и паровая булочка на блюдце — подношение усопшим. Палочки благовоний в память каждого, кто был в роковой вечер тогда в поместье.

— Мне кажется, это не столь важно, — убеждает Яль. Мальчик гордо демонстрирует законченный ряд. Девичья рука хвалит его, погладив по спинке. — Важно, что мы его благословим. А Боги услышат. Должны услышать, он ведь был одним из них. Услышат и предки, ведь он их плоть и кровь.

Кадка полна до краев дождевой воды. Гулко ухает гром, гигантской совой проносясь над крышей. Тучи копят влагу, тучи льнут к волнующимся кронам. Тодо является с дробью первых капель. Неловко улыбается запыхавшись.

Вспыхивают молнии, скручиваясь в водоворот Небесными Змеями. След сандалового масла на лбу и груди. Мальчик в руках Тодо оглядывается с живым любопытством, пока мужчина и девушка произносят молитву:

— Пришло дитя в этот мир. Храни его Иссу.

— Даруй крепкое тело и ясный разум.

— Даруй легкую судьбу и долгие дни жизни.

— Да будет счастливо дитя. Будет радостно под твоим небом и на твоей земле.

— И не изведает никогда горести, не прольет слез.

— А отец с матушкой будут рядом. И будут оберегать.

Крепко спит мальчик, и сон его странен. Марево пелены. Кружится снег вихрями, заметая безликий белоснежный мир. Что-то играет изумрудными бликами в самом сердце бурана, выхватывая очертания исполинского костяного Древа.

Мальчик не чувствует холода, не чувствует страха. Зыбкий звон касается его кожи воздушной вуалью, но не проникает внутрь, мерцая радужными искрами, точно трепещут чешуйчатые крылья.

Людские фигуры вдалеке: сотни и тысячи на краю бездонной пропасти. Взрослые, детские. Неподвластные ветрам, застывшие во времени, глядящие в Пустоту и выпускающие её из своей груди. Ведь приоткрыты рты, и льется песнь, единая, запредельно близкая и невероятно далекая, связывающая воедино бытие. Течет невообразимо прекрасной рекой.

Хруст шагов. Чья-то рука ложится на плечо, мягко разворачивая. Глаза зимней стужи отчего-то смутно знакомого юноши улыбаются. Касаются лба мальчика ледяные губы, шепчут вкрадчиво:

— Ничего не бойся.

Шрам разрезал родимое пятно. Разметались серебряные волосы на ветру, кристально-белы одеяния. Соскальзывает рука с детского плеча, когда выпрямляется юноша. На прощание проводит кончиками пальцев по щеке мальчика, прежде чем двинуться к людским фигурам и занять свое место на краю пропасти. Выпустить песню из остановившегося сердца, вливаясь в общий поток.

— Гор. Гор.

— Матушка? — мальчик разлепляет слипшиеся веки, сбито дыхание.

— Дурной сон приснился? — соль кожи. Пальцы Яль смахивают крупные бисеринки слез.

Тодо обеспокоенно заглядывает в комнату. Растрёпаны волосы, развязалась рубаха на груди, охрип голос:

— Что случилось?

— Гору кошмар приснился, — обнимает девушка мальчика.

Тот шмыгает на груди своей названной матери. Чья-то белоснежная тень у алтаря складывает руки в молитве. Завиваются в кольца струйки дыма, прежде чем расправиться. Летняя ночь, мирная ночь. Прохладный след поцелуя на лбу точно упавшая снежника благословения.

— Всё хорошо, матушка, — шепчет мальчик. Так безотчетно легко, так безотчетно светло на его душе. Всё ещё нежно улыбаются в памяти серебряные глаза юноши. — Это был хороший сон.

***

Звенит смех. Раскачивается на качелях мальчик. Откидывается назад, взлетая в небеса, наклоняется вперед, ныряя спиной в тень дуба, что растет на границе высокой травы и скромного огорода.

Лесная прохлада синеет за неглубоким оврагом. Мясистые листья лопухов похожи на зонты. Перья капусты любуются на сливовое дерево. Яль на веранде латает прореху на нижней рубахе. Пение цикад скрадывает стук открывшейся двери дома. Кричит мальчик, ловко спрыгнув с качелей:

— Отец!

— Вы сегодня рано, учитель Тодо, — замечает Яль, не отрываясь от иглы.

Скачет мальчик. Жмурится довольно, когда Тодо треплет его по светлым волосам и бросает взгляд на девушку. Изящные руки, тонкую шею, безмятежно улыбающийся лик, что не глядит на него. Приходится Тодо мягко кашлянуть, чтобы заставить Яль поднять глаза — туманы лесов, благодать их таинственной зелени.

Отчего-то в последнее время хочется смотреть в них дольше положенного. Отчего-то хочется радовать пуще прежнего. Ненавязчиво, боясь напугать и ограничить свободу, на которую у него нет никаких прав.

Вольна Яль. Если пожелает упорхнуть, не станет противиться Тодо. Оставшись добрым другом, лишь убедится, что девушку действительно ждет хорошая жизнь. Воронёнка, похожего на него самого. Некогда потерянный листок, влекомый течением.

— Ой, — изумленно округляется лепесток губ, а коробочка касается досок.

Открывает крышечку Тодо. Мальчик, заглянув через мужское предплечье, вспыхивает восторгом:

— Как красиво!

— Я принес вам сладости.

— Что вы, не стоило.

— Неужели? — грудной смешок.

Замечает Яль незнакомое озорство в обсидиане очей. Теряется, улыбнувшись.

— Разве это не дорого?

— Не настолько, чтобы мы не могли себе это позволить, — пожимает плечами Тодо. Мальчик же нетерпеливо мнется у веранды, бросая просящие взгляды то на мужчину, то на девушку, что смешливо щурится.

— Спасибо за угощение, учитель Тодо, — берет один из шариков размером с некрупный абрикос. Подносит радостно ахнувшему мальчику, что сразу открывает рот.

— Как тебе, Гор? Вкусно?

Тот лишь мычит от удовольствия, ведь под тонкой рисовой оболочкой скрывается сладкая паста, а в самой сердцевине цельная ягодка.

— Очень вкусно! — лучится взгляд. — Очень-очень.

Крадется осень трехцветной кошкой. Задерживается ливнями, воруя солнце, щетинится промозглыми сумерками. Букет космеи в вазочке, цветет османтус.

— Тодо, — он поворачивается на зов.

Приветствует Изумрудную чету, отодвинув мальчика за себя. Тот не возражает, даже не замечает защитного жеста мужчины. Следует за бабочкой вдоль кустов изгороди с непоседливым любопытством. Мысль найти Яль прельщает. Он встретит её первой, он опередит отца.

Хитрая улыбка на устах. Белой тенью минует мальчик один из бассейнов для омовения, оглядывается на Тодо, продолжающего беседовать с четой.

— Приветствую тебя, дитя, — четки в руках настоятеля. Острые глаза вмиг находит Тодо у ворот, прежде чем вернуться к поклонившемуся мальчику. Ложатся твердые пальцы на детское плечико. — Не поможешь мне, старику?

— Как? — тут же с готовностью