Поправка Джексона - Наталия Червинская

— Действительно, — говорят гости, — сказка со счастливым концом.

— Подождите, это еще не сказка, а присказка.

— Приквел, — солидно поясняет эрудированный, но уже сильно назюзюкавшийся Ленька. — Теперь по-русски говорят: приквел и сиквел. Это приквел, погоди — сиквел будет впереди.

…Симочка держала Дюймовочку под замком, как Рапунцель в башне. Осуществляла через дочь свою несостоявшуюся судьбу старой девы. Но в компьютерной игре, в своей далекой видеостране Дюймовочка познакомилась с Прекрасным Принцем, скрывавшимся под ником… или как его — аватаром — Заколдованной Лягушки.

И появился в один прекрасный день на Семочко-Симочкином пороге некий молодой человек, лысый, лупоглазый и губошлепый.

И они развиртуализировались и поженились.

Семочка может больше профессором не работать. Симочка работать никогда и не собиралась, а Дюймовочка работать неспособна по слабости здоровья, она только в видеоигры играет и апы эти самые придумывает, что для нее — не работа. А Заколдованная Лягушка их продает, он главный представитель компании. Аппликация — миллион, аппликация — миллион. Вкалывает он, как черный негр, что так оно и есть. Потому что он, лягушка, — мало того что из простой семьи и Пруста не читал, он еще даже и черный!

Симочка у нас не политкорректная и на этой почве заболела редким видом тяжелого нервного расстройства с неопределенными болями в разных частях тела.

— А вот у одного эмигранта жена красивая была, — говорит эрудированный, но назюзюкавшийся Ленька, — это я про политкорректность. Он жену пристраивал в разные конторы, а потом они судились за половую дискриминацию. Что смотрят на нее не так — не руками трогают, а только смотрят и тем создают неделовую обстановку. Она блузки специальные носила, не захочешь — посмотришь. А на суде адвокат говорил: у нас не Иран.

— Это тот самый адвокат, который моему другу Сереже компенсацию сделал, — говорит умный Марк, — когда Сережу дубом в Центральном парке пришибло. Сережа с тех пор как сыр в масле катается.

— Какой Сережа? — спрашивают гости. — Сережа-правдоискатель, которого когда-то по диссидентству таскали?

— Именно он, — говорит умный Марк и рассказывает следующую историю.

История о том, что не в правде счастье

Сережа из тех людей, которые непонятно зачем уехали. Ему ведь не нужно было от жизни ничего такого, чего нам с вами нужно. Мы хотели карьеры успешной, собственного дома, для детей светлого будущего, по миру попутешествовать. Ну, и — свободы слова, например. Нам всего этого не хватало, а Сережа просто не замечал некоторых нехваток и перебоев. Если бы электрификацию всей страны отключили и осталась одна советская власть, он бы даже и не заметил. Ему была нужна только советская власть, чтобы с ней бесстрашно бороться. Он бы и при лучине свои открытые письма писал.

И зачем он рванул из Империи зла в наши вегетарианские края, где и бороться вроде бы не с чем, кроме запрета на курение?

— Его Надька вывезла, его сажать собирались, — говорит тихий Вова.

…В эмиграции Сережа с первого же дня, с чем мог, с тем и боролся.

Еду местную есть отказался сразу же, потому что в ней гормоны и химикалии. Ездил через весь город за гречкой, а по праздникам ел пельмени. На бесплатных курсах по изучению языка немедленно начал бороться с орфографией, пунктуацией и особенно — с идиомами, в которых он не видел ни логики, ни тем более богатой образности, присущей идиомам русского языка. С курсов его выгнали по просьбам трудящихся-одноклассников, потому что он постоянно задавал дотошные вопросы и отнимал время.

Потом Сережу устроили в русскую газету, где его жалели и содержали довольно долго. Правда, почти не платили. Но дамы тамошние специально для него хранили в редакционном холодильнике пельмени, а главный редактор много и охотно с ним пил; впрочем, с другими сотрудниками редактор тоже пил охотно.

Профессионалу, которому есть чего ожидать в день получки, никакие другие оправдания своей деятельности не нужны. Но если человеку не платят, он начинает искать совершенства и абсолютной истины и рвется служить культуре; все эти радости несовместимы с рентабельностью и сроками.

Сотрудники газеты были профессионалы. То есть специального образования они не имели, но им немножко больше платили, и они понимали, что без опечаток газеты не выпустишь, всех безграмотных не прокорректируешь, что перевирать факты просто необходимо для краткости и что попытки менять убеждения читающей публики плохо отражаются на подписке.

Сережа, хотя его выгнали с третьего курса не какого-нибудь, а именно филологического факультета, не был профессионалом и морочил людям голову. Его терпели, только постепенно всю работу на него свалили: тебе больше всех надо, ты и делай. Никто особенно в газету не вчитывался, и долго не замечали, что Сережа-правдоискатель потихоньку переписывал почти все тексты, заостряя их идейное содержание. Но потом он зарвался и перешел от публицистики, прозы и поэзии к рекламе, то есть к материалам, которые внимательно и ревниво перечитывались рекламодателями, платившими за слова поштучно. Когда политическая заостренность и антисоветская направленность была обнаружена владельцем похоронного бюро — а на рекламах похоронных контор и на некрологах и держалась тогда вся эмигрантская печать — вот тут-то Сережу и выгнали. Хотя в рекламе похоронного бюро антисоветская тематика выглядела вполне органично.

— Мы тогда некрологи для развлечения читали и со смеху покатывались, — влезает эрудированный Ленька. — Все время умирали какие-нибудь кавалергарды, фрейлины, бывшие министры, тени забытых предков… какой-то незабвенный Веня, которому помещали поминальные объявления на половину первой страницы, да еще отдельные эпитафии от членов семьи, со стихами… И не один раз, а на каждую годовщину. Видимо, хорошо устроилась семья.

— Вот в молодости мы смеялись, а ведь скоро… — начинает было простодушная Машенька, но ее испепеляют взглядами.

…Потом Сережа служил в грузчиках и попробовал бороться среди них с наркоманией; но там коллеги с ним и объясняться не стали, просто побили.

Он и путешествовал, но не как мы — не в музеи сходить или по горам полазить. Он переезжал из страны в страну и всякий раз надеялся найти край обетованный. В Израиле он боролся вначале против арабов, а потом за них. Уехал в Южную Африку, его оттуда Надька спасала…

Простодушная Машенька скромно молчит, хотя она лично вывозила Сережу из Претории — а ведь у них к тому времени и романа-то уже не было.

— Когда вернулся, его тут пристроили на курсы медбратьев, которые он каким-то чудом закончил.

— Не закончил он ничего, — перебивает Шурочка, — я ему сертификат устроила в нашей конторе. Чего мне это стоило!

…Но в первый же день работы в клинике, во время утреннего обхода, он сделал выговор врачам за неуважительное и равнодушное отношение к пациентам — что, конечно, чистая правда, причем тыкал главного в плечо указательным пальцем и декламировал ему клятву Гиппократа. И к вечеру его выгнали из медбратьев.