Неумерший - Жан-Филипп Жаворски

На этот раз нам действительно нечего было возразить бродяге. Он воспользовался заминкой, чтобы присесть на землю, потирая разболевшуюся в драке спину. Неторопливо и уверенно, словно бутон цветка, расцветала заря. После нашей стычки и без того грязные лохмотья Суобноса стали ещё грязнее. Тем не менее вновь зарождавшийся день стёр глубокие морщины на его лице, а прелые листья, застрявшие в его шевелюре, мерцали мягко, будто драгоценные камни.

– Скажите-ка мне, пострелята, – задумавшись, вымолвил он, если подношение предназначалось для богов, значит, на бога вы так рьяно охотитесь?

Сегиллос пробормотал, что мы искали дочь Банны и что перепутали его с ней. Суобнос залился громким смехом.

– Если ты сказал Банне, что её дочь не утонула, – заметил я немного раздосадованно, ты должен знать, что с ней стало.

– Да, и правда! – подхватил брат. – Ты мог бы помочь нам найти её!

Просьба, словно ушат холодной воды, остудила его веселье, казалось, предложение пришлось ему не по душе. Он подергал за кончик бороды, пребывая в явном замешательстве.

– Знать, что с ней произошло – ещё не значит знать, что с ней стало, – возразил он.

– Не морочь нам голову! – воскликнул я. – Тебе ничего не стоит отыскать пропавшие вещи! Ты должен нам помочь!

– Эната вовсе не вещь.

– Тогда расскажи нам хотя бы, что с ней случилось! – потребовал Сегиллос.

– Я не поведал об этом даже Банне и не понимаю, почему должен говорить об этом двум сопливым мальчишкам.

– Почему ты не сказал Банне?

– Ну… Есть такие вещи, которые трудно поведать матери.

– Но мы же не её мать!

– Это ещё хуже. Вы немного маловаты для таких историй.

– Если ты не раскажешь, мы скажем Банне, кто крадёт молоко!

Подобная пакость была вполне в духе Сегиллоса. Из-за его вредной привычки я не раз оказывался в неловких ситуациях, однако никогда не замечал, чтобы он ябедничал на других. Но на этот раз счёл брата находчивым и был благодарен ему за избавление меня от такой мелочности. Суобнос взглянул на него обиженно, и, пожав плечами, обречённо пробормотал:

– Будь по-вашему! В конце концов, нужно же вас учить уму-разуму. И к тому же, вы и без того ужасно бесстыжие…

На мгновение он призадумался, будто собирая мысли в кучу.

– «Волк» вышел из леса на охоту, – осторожно начал он. – На самом деле, когда я называю его «волком» – я говорю образно, не имея в виду настоящего волка. Но эта история, конечно же, связана с обитателями леса. Вам стоило внимательней прислушиваться к предостережениям Банны: её наставления полны мудрости. Существа, живущие в дебрях Сеносетонского леса, непредсказуемы и опасны. Тот, о ком пойдёт речь, обитает в самом удалённом уголке леса, в местечке под названием Гариссаль, в глубине рощи Шаньеры. Его имя избегают произносить вслух, опасаясь привлечь к себе его внимание. Чтобы говорить о нём без особой опаски, ему присваивают разные прозвища и чаще всего величают Повелителем Зверей или Владыкой Сильных. Он столь же свиреп и почти столь же жесток, как и Лесничий. Высокий, как дуб, невероятно жирный, а уж какой уродливый – страшно взглянуть; и даже в одиночку он сильнее, чем стадо волов. Кроме того, он вовсе не глуп и далеко не честен… Своё богатство он добыл обманным путём. Но что делает его по-настоящему опасным, так это красноречие: его голос подчиняет себе, будто мощная магия. Поскольку он неуклюжий и ленивый, то предпочитает прибегать к слащавым речам, нежели к насилию. В каком-то смысле это даже хуже, ибо те, кто внемлют ему, становятся игрушками в его грязных лапах…

Суобнос задумчиво почесал подмышку. Он загляделся на старого дрозда, перебиравшего тонкие веточки, и забыл, о чём говорил.

– Ну и что дальше? Что там с грязным толстяком? – нетерпеливо тормошил его брат. – Это он похитил дочь Банны?

– Чего? Ах да! Ну нет, по правде говоря, не совсем так… Властелин Зверей большой любитель поспать и поесть, и пока он сытый, не выходит из своего логова в Гариссале. Но он также и, как бы сказать… неисправимый прелюбодей. Одержимый, не особо привередливый в выборе, но всё же любитель красивых девушек. И вот несколько лет тому назад ему очень захотелось завалить какую-нибудь молодицу, поэтому он стал рыскать по окраине леса…

– Но, если он такой большой и толстый, почему никто его не видел? – прервал Сегиллос бродягу.

– Ну, я-то его видел! – воскликнул Суобнос. – Ну а что обычные люди не замечают его присутствия, так это понятное дело… В краденых сокровищах есть у него плащ-невидимка. Ну, точнее, он не делает его совсем невидимым, скорее просто неприметным для глаз простых смертных. Завернувшись в него, Повелитель Сильных проскальзывает в потусторонний мир или переносится во времени на год раньше или позже, что, в сущности, одно и то же…

Широко разведя руки, Суобнос тихо прошептал:

– Таким образом, он становится неуловимым, как ветер. Под плащом не помещается лишь его огромная дубина, которая гремит, ударяясь о землю, «бум-бум-бум»! Но люди ошибочно путают этот грохот с раскатами грома…

– Но как же ты смог его увидеть? – возразил я, не слишком веря в услышанное.

– Ну ты же сам сказал, – подмигнул мне скиталец. – Я без труда нахожу разные вещи!

И быстро продолжил, не оставив времени на возражения:

– Случилось это незадолго до того, как вы обосновались в Аттегии. Уже давненько этот толстый увалень шастал по кромке леса в поисках прекрасной молодой девы. Конечно же, он заприметил нашу Энату! Ах уж поверьте мне, что дочь бронзового мастера была ещё тем лакомым кусочком! Сам я тоже незадолго до этой истории прибыл на эти земли, и девица мне сразу приглянулась. Но я не тешил себя пустыми надеждами… Повелитель Зверей не отличался подобной учтивостью. Он стал следить за ней, изучать привычки и выбирал удобный момент, чтобы на неё наброситься. Случилось всё это, отчасти, по вине самой Банны, потому-то бедная женщина так горько оплакивает свою дочь. Когда стебли льна разбухли в воде, она послала дочку на мочило[78] за волокном. Замоченная соломка издаёт дурной запах, оттого она и перегрузила эти тяготы на плечи Энаты. По гнилостному запаху и клочьям белесой пены, расплывшейся по пруду, Повелитель Зверей приглядел место, где расставить свои сети. Он забрался в высокий тростник, росший у кромки воды, где колыхались стебли льна, и стал ждать своего часа. А когда красавица пришла забирать льняные пучки, он, не выходя из зарослей, прельстил ее речами, что были слаще медовухи. Очарованная песней, Эната приблизилась к нему и раздвинула высокую траву перед собой… И тут он схватил ее и затащил под плащ. А он тот ещё верзила, да и к тому же был в гоне! Там он ее и сцапал, и тут уж залилась она песней! Лично я, даже если и оказался бы поблизости, счёл более благоразумным не мешать их утехам… Какой прок девице от изувеченного скитальца…