Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон

– Это несправедливо! Я на это не пойду! Конечно, я люблю вас, а вы меня. Но – вы станете отрицать – вы были готовы к любым объятиям. Поезд отвесил вам пинок, а мой острый женский инстинкт довершил дело. Если бы вы оказались умником, циником или аморальным типом, то мы бы поладили и, может, сейчас планировали бы уже покупку билетов в Монте-Карло. У нас на счету числился бы далеко не один поцелуй. Впереди нас ждали бы полдюжины славных месяцев, а их завершение вышло бы естественным или бурным – в зависимости от нашего настроения.

Все это она говорила ему отвернувшись. Наконец она опять бесстрашно взглянула на него.

– Не хочу бурных воспоминаний о вас, Джон. Не хочу оставлять вас с несчастной памятью обо мне. Поверьте, мой дорогой, мне лучше знать! По прихоти судьбы мы друг другу понравились, однако мы не созданы друг для друга. Вы приобретете со мной тяжкий опыт…

– Вы не забыли, что я не звал вас со мной в Монте-Карло? Я позвал вас замуж.

– Учтите, так я могу смертельно заскучать! Ничего я не забыла! У меня отличная память, к тому же мне приходится думать за нас обоих. Трагедии этого уик-энда предостерегают: поберегитесь! Все они случились именно из-за физических страстей и физических несоответствий!

– Совсем недавно вы считали, что это вовсе не трагедии, – напомнил Джон.

– Опять доводы маленького мальчика, Джон, и вы сами это знаете!

– Хорошо, Надин, я прибегну к взрослым доводам. Сами вы готовы внять предостережениям? Отказаться от физической страсти?

– Несоответствия – вот от чего я откажусь!

– Теперь я рискну задеть вас. Ваш муж приобрел с вами тяжкий опыт? Это были те самые несоответствия?

– Мы друг другу ни в чем не подходили! – заявила Надин.

– Он жалел, что женился на вас? А вы сами?

– Вы несносный, Джон!

– Придется выбрать что-то одно. Я несносный, когда идеализирую вас как маленький мальчик, или я несносный, когда понимаю вас как взрослый мужчина? Вот что я вам скажу: в первом разговоре со мной Тейверли читал меня как раскрытую книгу и предупреждал на ваш счет в своей честной спортивной манере. Вы бы не оскорбились, если бы это услышали. Он меня предостерегал примерно так же, как сейчас предостерегаете меня вы сами. Но я не внял его словам, ваши я тоже отвергаю. Жизнь – риск, и я предпочитаю рискнуть с человеком, с которым мы так многообещающе стартовали.

– Вы зовете то, что у нас происходит, многообещающим стартом?

– Да, представьте! – ответил он. – Никто никого не обводит вокруг пальца.

– Нет, зато наблюдаются другие не менее поразительные вещи. Дайте-ка мне руку! – Он протянул ей ладонь. – Я знала, что без этого разговора нельзя обойтись. Но мы оба растеряны, утомлены, события слишком свежи, нашему взгляду на них недостает перспективы. Нельзя сдуру кидаться головой в омут… Сейчас я говорю с вами как ваша спутница в очень причудливом мире. Вы не представляете, насколько необычно, что такому мужчине, как вы, понадобилась такая женщина, как я, и…

Она спрятала руку:

– Это безумие, Джон, форменное безумие… Я старше тебя почти на десять лет.

– Я не перестану любить тебя даже седой.

– Ты так убедительно произносишь банальности!

– Я не боюсь банальностей. Выйдешь за меня замуж?

– Давай ты снова задашь мне этот вопрос через полгода – если захочешь? Тогда мы оба будем точно знать, что к чему.

– Хорошо, Надин. Я не отступлюсь!

Комнату заполнила тишина. То было безмолвие самой жизни, обреченное быть нарушенным. Неподалеку от них застыла тишина смерти – нерушимая, абсолютная, но не менее счастливая.

– Надин, – вдруг сказал Джон. – Не знаю, поймешь ли ты… Поможешь мне подняться на минутку к бабушке Эйвлинг, прежде чем мы сбежим отсюда?

19 декабря повалил снег. Торопясь домой, люди улыбались, предвкушая снежно-белое Рождество. Однако их надежды развеялись, когда диктор Би-би-си бесстрастно сообщил, что с северо-запада Ирландии на Британию надвигается безжалостный антициклон. 20-го и вправду потеплело: снег перешел в моросящий дождь, а тонкая корочка льда превратилась в бурую грязь.

– Не повезло, – вздыхали романтики, печально бредя по слякоти.

Однако 21-го снегопад возобновился, и на сей раз всерьез. Все вокруг снова побелело. Шум транспорта становился все глуше, следы от колес машин и ног пешеходов быстро заносило снегом. Романтики ликовали.

Снег шел весь день и всю ночь. 22-го по-прежнему мело. Ребята играли в снежки, повсюду лепили снеговиков. Скептически настроенные дети вдруг снова поверили в чудеса, а скучные взрослые, почувствовав себя Санта-Клаусами, стали лихорадочно покупать подарки. Вечером голос диктора, пробившись через заснеженный эфир, информировал радиослушателей, что в ближайшее время снегопад не прекратится.

И он не прекратился. Сверху без устали летели белые хлопья, словно на небесах работал гигантский огнетушитель. Дворники, готовые взяться за лопаты, тщетно ждали просвета. Люди гадали, когда все это закончится.

Запахло стихийным бедствием. 23-го происходящее еще не выходило за рамки прогноза погоды, однако 24-го перешло в разряд серьезных неприятностей. Люди практического склада чертыхались. Романтики стали сомневаться. Транспорт был парализован. Машины и автобусы увязали в снегу. Железнодорожные бригады боролись с заносами. И все более пугающей становилась мысль об оттепели и обилии воды при таянии снега.

Но пожилой зануда, один из шестерых пассажиров купе третьего класса в поезде, идущем из Юстона, никак не проявлял озабоченности. И хотя поезд безнадежно застрял в снегах, он с раздражающим превосходством бывалого путешественника расценивал это как нечто малозначительное.

– Если хотите увидеть настоящий снег, вам следует отправиться на Юкон, – обратился он к своей соседке.

– Вы так считаете? – вежливо отозвалась девушка.

Она была хористкой, и маршруты ее путешествий ограничивались провинциальными городками. Сейчас она ехала в Манчестер, который при теперешней погоде вполне мог сойти за дальние страны.

– Помню, как-то в Доусоне снег валил целый месяц, – продолжал зануда.

«Господи, опять он за свое», – подумал молодой человек, сидевший напротив.

– Это случилось в тысяча восемьсот девяносто девятом, нет, в девяносто восьмом. В общем, в те времена. Я тогда был мальчишкой. Ну и достал же нас тот проклятый снег!

– А меня достал этот, – заметила девушка, поворачиваясь к окну, затянутому белой пеленой. – Сколько нам еще здесь торчать, как вы думаете? Мы уже час стоим.

– Тридцать четыре минуты, – взглянув на часы, поправил ее высокий бледный юноша, сидевший напротив.