Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон

У каждой станции собственный голос. На одних шуршит гравий, на других – песок. На некоторых дребезжат молочные бидоны. Где-то отражает эхо закопченный камень в тоннеле. Каким бы ни был голос станции, он не чужой для ее завсегдатаев, окликает их по именам, не произнося имен вслух. Те же, кому этот голос незнаком, продолжают клевать носом в вагонах, потому что он ничего им не говорит, оставаясь лишь посторонним шумом.

Станция Флэншем громыхает. Это причудливый, не оглушающий грохот, несущийся из тоннеля, а потом рассыпающийся по дуге рельс. Сначала он доносится из черной дыры тоннеля, потом его размалывает стальная дуга, а на самой станции он рассыпается шепотом гравия, от которого замираешь, как от негромкого пугающего окрика. Привычный путешественник, не размыкая век, видит мысленным взором приближающуюся короткую платформу, шеренгу подстриженных кустиков и деревянную загородку, отделяющие платформу от дороги. А также привычный щит с предостережением: «Пассажиры, не пересекайте пути, когда на станции находится поезд». Сигнал – падающую руку. Начальника станции – печального великана, сражающегося с хаосом мироздания с помощью расписания поездов.

Из двух пассажиров, сошедших в осеннюю пятницу в 15.28 дня на станции Флэншем, таким внутренним зрением обладал лишь один. Вернее, одна – женщина лет тридцати, которую сочли бы привлекательной даже пуритане и викторианцы. Ее волосы имели бронзовый отлив, нос навевал самые радостные мысли и опровергал любые теории. Совершенные черты лица, откровенно вызывающие губы, отрицая все правила здравомыслия, должны бы были возмущать, но где там!..

Супруг, теперь покоившийся в могиле, однажды назвал ее «самым восхитительным риском» всей своей жизни, на который он сознательно пошел, женившись на ней. «Пускай она разорвет меня в клочья!» – сказал он в день свадьбы. Именно это она и сделала, опрокинув его с небес прямиком в ад. Он, впрочем, никогда не упрекал жену, любил даже без макияжа и за три часа до кончины, в тот редкий момент, когда ее посетило раскаяние – даже худших из нас смягчает зрелище последних песчинок в песочных часах, – отмел сожаления. «Как можно посягать на то, что создал Бог? – промолвил он. – Люди обречены на страдания».

Второй пассажир был молодым мужчиной. Грохочущая музыка станции Флэншем ему ничего не говорила, поэтому он не обратил на нее внимания. Женщина уже вышла на платформу, где вступила в разговор с шофером в ливрее, а мужчина только сейчас сообразил, что поезд остановился.

– Да это Флэншем! – воскликнул он.

Поезд медленно тронулся. Молодой человек вскочил, одной рукой сорвал чемодан с полки над головой, другой схватился за ручку двери. Мгновение – и чемодан вылетел на платформу. Происходящее позабавило женщину, настроенную с радостью подмечать все необычное, зато дополнительно огорчило печального великана – начальника станции, для которого это представляло угрозу.

Дальше было еще хуже. Владелец чемодана вывалился из вагона следом за своим имуществом, но при этом зацепился ногой за порог двери. Веселость женщины немедленно сменилась тревогой, тому же чувству уступило место возмущение начальника станции.

– Скорее! Помогите ему! – крикнула женщина.

На ее призыв откликнулись начальник, носильщик и водитель. Поезд ускорял ход. Пассажир сидел на платформе, держась за ушибленную ногу. Он был бледен.

– Больно, сэр? – спросил начальник станции.

– Конечно больно! – огрызнулся пострадавший. – Почему название вашей станции не написано метровыми буквами? – Он заметил Надин и попросил прощения за повышенный тон.

– Это лишнее, – великодушно ответила она. Молодой человек был исключительно хорош собой: гладкое лицо, многообещающий взгляд больших глаз, пусть сейчас они и кричали о боли. – Бранитесь, сколько вам угодно, не стесняйтесь!

Он отвлекся и забыл про боль. На красавицу Надин нельзя было не засмотреться. Ее властная самоуверенность стала для него утешением, скрасившим неудобство, созданное тупостью начальника станции, любопытством носильщика и высокомерием водителя.

– Спасибо, я в порядке, – сказал он и лишился чувств.

– Обморок! – определил носильщик.

– Пожалуй, нужен врач, – пробормотал начальник станции.

– Безусловно, – согласилась Надин.

Взглянув на нее, водитель прочитал в ее глазах собственные мысли. В них зажегся зеленый огонек – обычно так бывало, когда у Надин просыпался острый интерес. Муж почему-то называл это «красным светом».

– Вы сможете отнести его в машину, Артур? – спросила она.

– Запросто, – ответил водитель.

– В таком случае, если не возражаете, давайте по пути заедем к врачу.

– К доктору Падроу, мадам, – он лечит миссис Моррис. – Водитель повернулся к носильщику. – Помогите, Билл! Только не забудьте, что он не сундук.

В происходящее вмешался начальник станции. Про врача первым обмолвился он, причем с радостью, однако это не стало поводом нарушить заданную последовательность действий. Это ведь была его платформа.

– Лучше подождать, пока он очухается, – произнес он.

– Разумеется, – кивнула Надин. – Не станем же мы уносить его насильно.

Через несколько минут молодой человек открыл глаза. Теперь он боролся не только с болью, но и с унижением.

– Я потерял сознание? – покраснев, спросил он.

– Все мы порой совершаем по неведению глупости, – улыбнулась Надин. – Не беспокойтесь. Думаю, вам надо к врачу.

– Она думает! – усмехнулся начальник станции. – Слишком много на себя берет!

– Боюсь, вы правы, – сказал ей молодой человек. – С ногой у меня что-то не то. Не захватите ее с собой?

– Рада, что вы сохранили чувство юмора!

– Что?

– Зачем забирать ногу, когда можно забрать вас самого?

– Как великодушно с вашей стороны!

– Сообщите, когда будете готовы.

– Если вас не затруднит, то чем быстрее, тем лучше.

Надин подала знак водителю и обратилась к пострадавшему:

– Наберитесь смелости. Когда вас поднимут, может быть больно. Я знаю, каково это, – бывала на охоте.

Он зажмурился и на протяжении двух малоприятных минут не разжимал век. Потом увидел, что плывет над землей, мимо красновато-желтых октябрьских кустов. Небо над ним было холодным и безоблачным, ноздри щипал запах осени, слух тоже улавливал осенние звуки. Где-то лаяли собаки, и он опознал по лаю породу и представил охотников в красных камзолах. С другой стороны донесся ружейный выстрел, и перед мысленным взором молодого человека возник фазан, падающий вниз с синего купола небес, завершая свою нелегкую жизнь. На расстоянии вытянутой руки проплывали ветви, такие же золотые, как грудка фазана. Еще ближе колыхалась бронзовая прядь волос… Распахнув глаза, он уставился на нее. Приступ боли заставил его перестать отвлекаться. Олени и фазаны являлись не единственными страдальцами.