Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон

В машине все сидели прямо, чувствуя себя скованно. Балтин был принципиальным противником попыток поднимать людям настроение, а натужное веселье Зены Уайлдинг помогало не больше, чем его молчание. Пассажирам был интересен один-единственный предмет, но о нем не упоминали.

– Знакомство с новым загородным домом всегда волнующе, вы не считаете? – воскликнула Зена, пытавшаяся блеснуть умом. – Все равно что подъем занавеса перед спектаклем.

– Да, – покорно ответила миссис Чейтер.

Это не было поощрением к продолжению разговора, однако Зена опять защебетала:

– А гости? Они как персонажи пьесы. Гадаешь, что произойдет. Конечно, никогда не случается ничего особенного, ну и пусть! Вдруг пожар, ограбление, убийство? Нет уж, спасибо, оставим это драматургам.

Она покосилась на Балтина. Ее болтовня предназначалась отчасти ему, отчасти служила цели самой отвлечься от воспоминания о волнующем мгновении перед тем, как она села в машину. Если это придавало ее речи блеска, Балтин мог бы отметить это в своей колонке.

Но он смотрел в окно, сочиняя заголовки, хотя не пропускал ни одного слова Зены. Следующим молчание нарушил Чейтер, пробормотавший:

– Что? Пожалуй.

При необходимости он мог быть красноречивым, но сейчас необходимости не возникло. Он тоже вспоминал момент перед усаживанием в автомобиль. Правда, в отличие от Зены, не пытался его забыть, а мысленно разбирал происшедшее, гадая о его смысле.

Актриса предприняла еще одну попытку всех расшевелить.

– Вечно мне во всем видится драма, – сказала она, забыв, что ее драма редко превышает уровень музыкальной комедии. – Даже на Ривьере – вам знакома Ривьера? Там я познакомилась с лордом Эйвлингом – да, даже в отпуске не перестаю изобретать сюжеты обо всем и обо всех! Голова знай себе работает без ведома хозяйки. – Она снова взглянула на Балтина, однако тот по-прежнему смотрел в окно, чем сильно огорчал ее. Требовалась настоящая новость. – Да, но рано или поздно приходится возвращаться к работе. Конечно, я наслаждалась отпуском, он был мне необходим после болезни, но слишком затянулся. Мне показалось, будто я долгие годы не наносила грима! – Ее фразу Балтин не мог мысленно не отметить. – Не думаю, что это продолжится. Дело в том – только пока это секрет, – что мне уже предложили роль! Но вы этого не упоминайте, мистер Балтин!

– Обещаю, – отозвался он.

Вот невежа! Ей, наоборот, нужно было, чтобы он нарушил свое обещание. Наконец Зена сдалась, и поездка продолжилась в молчании.

Когда они добрались до места, лорд Эйвлинг приветствовал гостя, прибывшего перед ними: тот прикатил из Лондона на автомобиле. «Эрншоу», – определил Балтин. Он обратил внимание на то, как многословно приветствует гостя лорд Эйвлинг.

– Как я рад, что вы смогли вырваться, сэр Джеймс! – говорил Эйвлинг. – Вы ведь останетесь до понедельника?

– Если меня не отзовут, – ответствовал парламентарий-либерал, оглашая холл густым басом. Говоря, он неспешно и безмятежно оглядывался. Ему была присуща самоуверенность ухоженного и сытого человека. – Земельный вопрос, знаете ли…

– Вечная тема, – улыбнулся лорд Эйвлинг. – Полагаю, мы обсудим и ее. Государственная или частная собственность. Коммунизм или здравомыслие. В наше время среднего пути нет.

Либерал внимательно посмотрел на хозяина дома. Он тоже сомневался в мудрости среднего пути. Умеренность в тот момент находилась в прискорбном меньшинстве. Но его насторожило не это, а противопоставление коммунизма и здравомыслия. Эрншоу мысленно взвесил эти слова. Они так и просились в лозунги: «Коммунизм или здравый смысл», «Коммунизм или здравомыслизм», «Палата здравомыслизма»…

На лестнице появилась достопочтенная Энн, и он шагнул ей навстречу. Благородный голос лорда Эйвлинга не переставал ворковать:

– Мисс Уайлдинг! Как поживаете? Надеюсь, путешествие вас не утомило? – Он задержал руку актрисы в своей. – У нас есть о чем поговорить, не так ли? А вот и Балтин! Как с вами обходится мир? Вернее сказать, как обходитесь с миром вы сами? Захватили ваш большой блокнот? Будьте с ним осторожны, мисс Уайлдинг! Ему достаточно одного абзаца, чтобы возвеличить или низвергнуть! Все мы стараемся не сердить мистера Балтина.

Тот лениво улыбался. Он знал, что за полированным фасадом лорда Эйвлинга прячется тревога. Этот уик-энд являлся отчасти подкупом. Табаком и бусами для кровожадного индейца с ножом для скальпирования. Наконец лорд Эйвлинг уделил внимание последним гостям. Во внезапном приливе ответственности его примеру последовал и сэр Джеймс. Он остался безмятежен, но в его голосе не было прежнего тепла, когда он произнес:

– Удачно все устроилось! Я успел вовремя, чтобы вас представить: мистер и миссис Чейтер, лорд Эйвлинг.

Джон Фосс утверждал, что несуеверен, но теперь, глядя со своего диванчика на дверь, поневоле вел счет. Зена Уайлдинг – десять. Лайонел Балтин – одиннадцать. Кто в последней паре войдет первым? Мужчина? Нет, он замешкался на пороге, и женщина опередила его. Миссис Чейтер – двенадцать. Мистер Чейтер – тринадцать…

Вновь прибывшие разошлись по своим комнатам. Ужин накрывали к восьми часам, к этому времени следовало разобрать вещи и переодеться. Лайонел Балтин проследовал за слугой по мягкому ковру в комнату на третьем этаже. Там его приветствовал взмахом руки сидевший в плетеном кресле художник Лестер Пратт:

– Привет, Лайонел! Нам придется делить одно стойло. Надеюсь, не возражаешь? Хотя возражения не принимаются. Это я придумал.

Балтин не возражал. Его приглашение в Брэгли-Корт тоже было идеей Пратта. Пятьдесят фунтов одолжил Балтину десять лет назад, в критический момент его журналистской карьеры, тот же самый Лестер Пратт. Тогда он был неизвестным художником, а работы его были несравненно лучше нынешних. Пратт открыл Балтина, а тот в ответ открыл Пратта. Не было на свете других двух людей, которые больше друг другу помогали бы и лучше понимали бы друг друга.

– Ну? – подал голос Балтин после пятиминутного молчания.

Пратт усмехнулся:

– Лайонел, в душе я – малое дитя. Обожаю называть тебя Лайонелом и еще больше – выжимать из тебя это «ну?». Уверен, я единственный, кроме его величества короля и Муссолини, у кого это получается. Лайонел Балтин, поставщик мировых новостей и сплетен, высочайший авторитет по части размера воротничка министра Идена и губной помады Греты Гарбо, требует информации у меня! Согласись, это мяч в твои ворота!

– Даже малых детей я не спрашиваю дважды, – напомнил Балтин, снимая с вешалки один из пиджаков Пратта, чтобы повесить один из своих.

– Это дитя тебя придется спросить дважды, – парировал Пратт. – Видишь ли, я обладаю преимуществом: я не сентиментален. Ты полюбил жизнь и станешь драться за нее любым оружием. Я же так сильно не люблю жизнь, и мне чужд страх. Как только жизнь покушается на мое сердце, у меня пропадает к ней интерес. И вот еще что интересно, – продолжил он. – Ты бы не смог наложить на себя руки, даже если бы попытался. А я, если решусь, не стану колебаться. Пусть обо мне судят посмертно, как хотят, – меня при этом уже не будет.