Тринадцать гостей. Смерть белее снега - Джозеф Джефферсон Фарджон

Теперь мы подходим к последней трагедии – с миссис Чейтер.

Активное участие миссис Чейтер в событиях началось после того, как ее попросили опознать человека, найденного в овраге, Тернера. Как и мисс Уайлдинг, она отказалась смотреть на труп, заявив, будто не знает убитого. Тут ей и изменило самообладание. Зная факты, можно оценить ее состояние. Муж убил Тернера. Его не было рядом, и ей не у кого было попросить совета. Более того, скоро миссис Чейтер услышала, что лошадь мужа вернулась с пустым седлом, и окончательно растерялась.

Ее растерянность усугублялась из-за Эрншоу – человека, которому был очень выгоден несчастный случай с Чейтером. Поняв это, она убежала в свою комнату и заперлась, но вскоре выбежала на лестницу и остановила Эрншоу, поднимавшегося к себе.

Короткий разговор с ним не удовлетворил миссис Чейтер, наоборот, его угрозы усугубили ее страх и ярость. Возвращаясь к себе, она заметила, как Балтин кладет в ящик нож, а позднее доктор Падроу сообщил ей о гибели мужа.

Мы знаем, как миссис Чейтер, воспользовавшись недолгим отсутствием Пратта, стащила из ящика нож и спустилась к комнате Эрншоу. Пратт нашел под той дверью ее пуговицу. Миссис Чейтер говорила с Эрншоу у лестницы, неподалеку от двери. Мы знаем, что дверь Эрншоу была заперта. Затем миссис Чейтер побежала в сарай и укатила на велосипеде Тернера. Неудавшаяся месть сменилась страхом. Побег предшествовал прибытию полиции.

По иронии судьбы, при бегстве от опасности само средство побега послужило причиной гибели беглянки. По словам Смитов, хозяев велосипеда, на нем постоянно соскакивала цепь. Миссис Чейтер мчалась в сгущающихся сумерках, не жалея сил, и не преодолела крутого подъема… Нашедший ее и сообщивший об этом констебль доложил, что она лежала уже мертвая. Цепь соскочила, нож отлетел на пять ярдов.

Судя по всему, миссис Чейтер достойна глубокого сочувствия. Видимо, ей было не на что надеяться в жизни, и сломанный велосипед оказался удачной находкой…

Воистину, рок сам вершит события и по-своему карает оступившихся, милуя тех, кто, подобно дворецкому Томасу, не слишком заслуживает кары».

Инспектор Кендалл закрыл блокнот, но тут ему в голову пришла важная мысль: «Странно, я так и не нашел фляжку!»

Людской календарь чаще всего не представляет интереса для прочих божьих тварей. Собачья будка опустела, в лесу Флэншем стало на одного рогатого красавца меньше, но в остальном жизнь в папоротниках, в терновнике, в норах, на ветвях деревьев и в ручьях вокруг Брэгли-Корт не претерпела изменений. Фазан остался в неведении о падении человека в овраг близ его густо заросшего убежища, а если бы узнал об этом, то даже перышком не шелохнул бы. Человек был и остался непостижимым двуногим, своим приближением заставляющим птиц перелетать с места на место и порой извлекающим громкие звуки из непонятных длинных палок. Но фазан и так не любил громких звуков, а мысль, что человек обладает чувствами и достоин то жалости, то ненависти, то любви, была ему глубоко чужда. Наделенное разумом, порой даже могучим, двуногое создание тоже не отдает себе отчета, что фазан может обладать достойными внимания чувствами… Хитрый старый лис из Майл-Боттом был так же невежественен и равнодушен. Неподалеку от лисьей норы упал с лошади человек? Обрети лис на время дар речи, он заявил бы в суде: «Смутно припоминаю какой-то шум. Лошадь чуть не ударила своим чертовым копытом в мою дверь. Но до этого не дошло, а меня сморил сон, да и, если начистоту, мне не было до этого никакого дела. Я могу быть свободен? Тут у вас такая скука! Ухожу и увожу с собой барсука».

Олениха не находила своего спутника. Тревожные настали времена! На прошлой неделе тоже сгинул крупный рогач. Но олениха не стала лить слезы, она тревожилась главным образом за собственную безопасность. Ей было невдомек, что нынче, в отличие от вчерашнего дня, ей уже ничего не грозит и еще много месяцев можно жить спокойно.

Зато непосредственно в Брэгли-Корт жизнь полностью изменилась. Даже улыбчивые лица помрачнели, звонкие голоса сменились угрюмым перешептыванием. Никто из гостей не уехал, поскольку неписаный закон принуждал их хранить верность данному слову, однако воскресенье выдалось на редкость безрадостное. Оставалось одно – дожидаться утра понедельника, обещавшего освобождение.

И все же кое-кого распирало от невысказанного облегчения. Драматический прилив схлынул, и ничто больше не указывало на близость нового шторма, сулившего утопленников. Сэр Джеймс Эрншоу, чуткий к любому дуновению, боясь осложнений для себя, уже питал надежду на смерть своего прошлого вместе с теми, кто прежде поддерживал в этом постылом прошлом жизнь. Тайной владел теперь один Кендалл – но занимало ли его прошлое Эрншоу? «Слава богу, я не попал на растерзание к Балтину!» – думал Эрншоу. Это утешало его и хоть как-то позволяло пережить то обстоятельство, что на растерзание к нему самому не попала Энн.

Еще одной гостьей, чье сердце билось теперь спокойнее, была Зена Уайлдинг. Она искала у себя в душе жалость к человеку, пытавшемуся дурачить ее, а теперь утратившему эту способность, но ничего на находила. Не исключалось, что необходимость или журналистская прыть заставят Зену выложить все как на духу. Ее могли ждать неприятные деньки, и, проснувшись однажды утром, она могла прочитать в газетном заголовке свое имя. Но, беседуя с Кендаллом, Зена уловила в его манере симпатию к ней. Даже Балтин однажды пренебрег своим профессиональным цинизмом и одарил ее почти искренней улыбкой!

Но больше всего Зену порадовали сами Эйвлинги. Оставшись наедине с женой, Эйвлинг сказал:

– Теперь я вряд ли дам денег на эту пьесу, дорогая.

– Почему же? – удивилась леди Эйвлинг. – Я слышала, как мистер Роу обещал содействие, если постановке поспособствуешь ты. – Немного помолчав, она добавила: – Мы с тобой всегда были храбрецами. Эйвлинги не пасуют перед опасностями.

Вскоре леди Эйвлинг отправилась к Зене и обнадежила ее: деньги будут.

В гостиной Эдит Фермой-Джонс пробормотала:

– Улики, конечно, указывают на самоубийство, но имеют право на существование и другие версии.

– Какие? – спросил Роу.

– Ты не хочешь чем-нибудь заняться, Рут? – тихо обратилась к дочери миссис Роу. – Ты не устала просто сидеть?

– Никого не насторожило столь внезапное исчезновение миссис Чейтер? – обратилась писательница к присутствующим.

– Думаете, это совершила она? – недоверчиво произнес Роу. – Но как? – Спохватившись, что повысил голос, он продолжил гораздо тише: – Каким образом? Она весь день мозолила нам глаза! А стеклянная пробирка? – Роу повернулся к Балтину, наблюдавшему, как Пратт раскладывает пасьянс. – Что побудило вас залезть в шляпу, Балтин?

– Семерка поверх восьмерки треф, – сказал Пратту журналист.

– Какая догадливость! – не унимался Роу. – Как вы до этого дошли?

– Не мешай им, дорогой, – шепнула мужу миссис Роу. – Принесешь карты, Рут? Люди беседуют, а они раскладывают пасьянс…