"Аполлон-8". Захватывающая история первого полета к Луне - Джеффри Клюгер

– Как большая пружина, – заметил Борман, удивленный внезапным креном, но лишь пожал плечами.

Реакция Крафта была совершенно иной. В ту секунду, когда двигатель запустили, Крафт увидел отклонение в данных. Именно такой проблемы он боялся, а потому и желал пробного запуска главного двигателя. В телеметрических данных о линиях подачи топлива он увидел скачок расхода самовоспламеняющихся компонентов по пути к камере сгорания. Аномалия не выглядела особо большой, если только не знать точно, как должны выглядеть данные, а Крафт это знал.

Он вызвал Джорджа Джеффса – директора программы «Аполлон» в компании North American Aviation, который во время полета находился в ЦУП, и вдвоем они подошли к «траншее». Специалисты за пультами тоже видели отклонение. Проблема была настолько тонкой, что они также могли бы ее не заметить, однако вся работа этих людей заключалась в том, чтобы все замечать и ничего не пропускать.

Крафт, Джеффс и инженеры за пультами обсудили возможные причины и следствия этого тревожного сигнала, включая вероятность того, что все окажется «инструментальной проблемой» – ошибочным считыванием данных, а не реальной неполадкой корабля. Однако это было маловероятно, и вскоре Джеффс уже выявил подлинную проблему. Отказ от сложных насосов, которые обычно закачивали топливо в камеру сгорания, и замена их более простой вытеснительной подачей под давлением сжатого гелия была одним из многих новшеств, делавших SPS таким надежным. Однако Джеффс вспомнил, что во время наземных испытаний системы не весь гелий нужным образом удалялся из топливопроводов, из-за этого при запуске двигателя топливо начинало бурлить, и это бурление отражалось в телеметрических данных.

Теперь гелия уже не было, его выдуло вместе с продуктами сгорания во время запуска двигателя, поэтому пути подачи топлива должны были остаться совершенно чистыми. Крафт удовлетворенно кивнул, бросил строгий взгляд на операторов «траншеи» и вернулся за свой пульт наблюдателя. Следить за всем, что происходило в зале, – именно этим он будет заниматься и дальше, пока трое астронавтов не вернутся благополучно домой.

* * *

Никто не надеялся, что командный модуль «Аполлона-8» будет располагать к приятному времяпрепровождению во время полета, когда трое взрослых мужчин окажутся заперты в нем шесть полных дней. И все же никто не ожидал, что в нем станет так грязно и это произойдет так быстро. Морская болезнь Бормана неприятно осложнила атмосферу с самого начала, но дальше было только хуже.

Выбросы мочи нужно было делать по необходимости, однако беспокойство о траектории изменило само понятие необходимости. Жидкость больше не сбрасывали наружу сразу же, как только она выходила из тела астронавта, вместо этого ее хранили в запечатанных пластиковых пакетах. Впрочем, запечатывались пакеты не настолько хорошо, чтобы полностью исключить хотя бы просачивание запаха, если не протекание мочи. А в ситуации, когда наполненные пакеты хранились здесь же, риск их задеть и порвать существенно увеличивался.

Еще одной проблемой была духота. Температура внешней оболочки корабля в разных местах варьировала от –130° C до +90° C в зависимости от того, под раскаленным Солнцем или в обжигающей холодом тени находится данный участок корпуса. Для сохранения относительно равномерной температуры корабль в течение всего полета находился в режиме так называемого пассивного температурного контроля – проще говоря, после включения пары маневровых двигателей корабль начинал медленно вращаться, как курица на гриле, со скоростью один оборот в минуту, и вращение продолжалось до тех пор, пока не останавливалось обратным импульсом.

Однако такая система температурного контроля не работала для внутренней части корабля, и все время полета температура в кабине держалась на уровне от +26° С до –27° С, в основном за счет Солнца, периодически бьющего в иллюминаторы. Нагревательные системы в корабле наличествовали, как и вентилятор для перемешивания внутренней атмосферы, но для ее охлаждения не было ничего.

Вдобавок к жаре имелись проблемы с личными вещами астронавтов. Обувь, которую им дали в полет, начала обтрепываться почти сразу же, как ее надели, так что Борман и остальные опасались, как бы болтающаяся нитка не застряла в чем-нибудь или не зацепила какой-нибудь тумблер. Поэтому экипаж предпочел обходиться без обуви и летать в одних носках. Кроме того, существовала проблема наушников. В прочных скафандрах, в которые астронавты упакованы при старте, на голову надевался плотный бело-черный подшлемник, в который встроена гарнитура – наушники и микрофон. Подшлемник служил средством против возможной опасности: простая гарнитура, особенно в момент старта, может слететь, но астронавту нельзя открывать гермошлем, чтобы поправить ее. Подшлемники эту проблему снимали. Их немедленно с любовью окрестили «шляпами Снупи» в честь популярного пса из серии комиксов Peanuts.

Основную же часть полета экипаж должен был использовать гарнитуры, аналогичные гарнитурам операторов, по крайней мере так предполагалось, однако пользоваться ими оказалось невозможно: они то и дело сбоили, звук то пропадал, то появлялся, треск в наушниках мешал распознавать слова, даже когда они прорывались сквозь плохую связь. Через недолгое время астронавты отказались от этих гарнитур и вновь достали «шляпы Снупи» из отсека для оборудования – их они и носили в течение всего полета, даже во время телевизионных трансляций. Красоты и достоинства им это не прибавляло, зато хорошо работало.

Полноценный отдых тоже был проблемой для астронавтов – впрочем, Борман и Ловелл, к счастью, обнаружили, что засыпают довольно легко, по крайней мере гораздо легче, чем в «Джемини», где не было места вытянуться и где один из астронавтов всегда должен был оставаться начеку и не спать, потому что требовалось постоянно мониторить системы и вести переговоры с наземной службой. В «Аполлоне» многие операции были автоматизированы, поэтому Хьюстон позволил астронавтам уходить на покой одновременно, если они того хотели, а в нижнем отсеке оборудования имелись спальные мешки, которые можно было натянуть, как гамаки.

Однако Борману идея одновременного сна не нравилась, она казалась ему халатностью – все равно что спать за рулем несущейся машины, даже если рядом нет ничего, во что можно врезаться, и не надо следить за педалями газа и тормоза. Поэтому на вторую ночь полета командир заставил себя бодрствовать, пока Ловелл и Андерс спали. Примерно на сороковом часу полета (в Хьюстоне было 23 часа) Джерри Карр, сидящий за пультом капкома, попытался составить Борману компанию.

Карр рассказал о вызволении экипажа «Пуэбло», добавил подробностей о тех 30 минутах, за которые команда пересекла мост с говорящим названием «мост Невозвращения», который вел из Северной Кореи в Южную: один человек каждые 20 секунд или около того.

– Начали переходить примерно за полчаса до полудня, к полудню перешли, – доложил Карр, стараясь говорить потише, чтобы не разбудить Ловелла и Андерса. – Кстати о шарах, ты слышал про Балтимор и Миннесоту?

– Результат – нет, – ответил Борман таким же тихим голосом.

– Финальный счет был 24 у «Жеребят», 14 у «Викингов». Это дает им победу в Западной конференции, так что похоже, что 29-го за кубок Национальной футбольной лиги будет играть Кливленд против Балтимора.