Священная ложь - Стефани Оукс

– Прости. Мне нечем их взять, – сказала я. – У меня ведь нет рук.

У Пророка из горла вырвался стон. Я уставилась на него сверху вниз – на бледный лоб и смоляную бороду. Спазмы становились все реже и реже. Глаза закатились.

Я могла бы и дальше там стоять, если б вдруг не пахнуло дымом. В комнате стало душно, хотя поначалу я этого не замечала. Жар шел сверху – от толстого слоя соломы и сосновой черепицы. Крыша застонала и громко треснула. В первой комнате на пол упала груда дранки, объятая огнем. Через секунду дым заполнил весь дом. Я выбежала из спальни, успев заметить, как алюминиевая фольга, на которой были начертано Божье послание, тает, сворачиваясь клубком на желтых гвоздях у каминной полки.

Я зажала дверную ручку, пытаясь провернуть ее, навалилась всем телом на дверь, а дым пополз в рот и глаза, набиваясь в легкие.

Наконец ручка поддалась. Я вылетела из дома и кубарем скатилась по ступенькам в мерзлую грязь, жадно хватая ртом ледяной воздух.

Община была объята огнем. Почти у каждого дома горела крыша, потоки тлеющих углей и дыма взлетали в черное небо. А посреди этого безумия стоял Вейлон.

В самом начале я не знала, кого все-таки выгораживаю – Вейлона или себя; ведь было неясно, кто именно совершил убийство. Со временем туман немного развеялся. Отчасти благодаря тому, что я вернула потерянное – не руки, нет, а то, что они символизировали. Силу, которую я в себе не чувствовала, пока они были частью моего тела. Умение делать то, что считаю правильным.

Наконец-то я обрела способность стать свободной.

За час до слушаний, как всегда без предупреждения, приходит доктор Уилсон. Правда, в этот раз он не допытывается, кто я такая, о чем думаю и что заставляет людей убивать. Он вообще не произносит ни слова. Только глядит в лицо, будто говоря: «Ну и о чем с тобой можно разговаривать?»

Я все понимаю. Сказать нам больше нечего. Кроме одного, самого последнего.

Я опускаю взгляд и смотрю на обувную коробку рядом с кроватью, где лежат серебряные руки.

– Хотела поблагодарить… За то, что вы сделали.

Доктор Уилсон поводит плечами.

– Что намерена с ними делать?

– Еще не решила.

– Люди иногда хоронят ампутированные конечности. Или кремируют.

Я трясу головой.

– Пророк держал их на каминной полке. Как трофей. Я тоже не хочу их прятать. Хочу видеть каждый день. Теперь это будет мой трофей.

Доктор Уилсон молча кивает.

– Вы придете ко мне на слушания? – спрашиваю я, чтобы заполнить тишину.

– Напомни-ка еще раз, что у нас была за сделка?

– Я помогаю вам найти убийцу, а вы даете мне рекомендации.

– Да, все верно.

– И?.. – спрашиваю я без зазрения совести. – Вы придете?

Он улыбается. И ждет. Ждет, ждет, ждет…

Поначалу я ему не доверяла. Однако он исполнил свое первое обещание – помог мне. И доказал кое-что еще. Что не все люди одинаковые. Что не все хотят причинить тебе боль. Не все любят врать. Поэтому он заслужил немного доверия. И чуточку правды.

И я выкладываю один кусочек мозаики за другим: говорю про ингаляторы, про полные дыма легкие, про бутылки из-под самогона и голубое пламя, под которым легко складывались горящие дома.

* * *

Вейлон стоял прямо на том месте, где погиб Джуд, а под ногами у него был деревянный ящик, забитый бутылками самогона. В горлышко одной бутылки он засунул тряпку, поджег ее и бросил на крышу ближайшего дома, где она взорвалась полосой остроязычного пламени. Из груди Вейлона рвались сиплые звуки, совсем как из-под капота сломанного грузовичка.

– Уходи! – крикнула я. – Тебя увидят.

Вейлон упал на колени возле луж крови, в то самое место, где прежде лежал его сын, и, содрогаясь от рыданий, закрыл глаза.

– Д-джуд ум-мер? – спросил он, хотя ответ и без того был очевиден, кровью впитываясь ему в брюки. – Умер, да?

– Уходи, – прохрипела я. – Иначе тебя тоже убьют.

Он уставился на меня пустым взглядом, словно на стену или дерево.

– Вейлон! – крикнула я.

– Посмотри, кем мы стали, – хрипло выдавил он. – Мы бежали в лес, потому что думали укрыться от цивилизации. Но дикая природа не меняет людей. Она только делает нас хуже.

Он теребил руки, цепляясь за закатанные рукава рубашки.

– Посмотри, кем мы стали. Дикарями!

Вейлон перешел на крик. В воздухе поплыли хлопья пепла.

– Уходи! Живо! – рявкнула я.

Он тряхнул головой, не сдерживая слез.

От огненного треска гудели барабанные перепонки.

– Если хочешь жить, Вейлон, убирайся! Ради Джуда. Пусть все это будет не зря!

Больше ничего не сказав, он кивнул, растянув губы в скорбной гримасе, встал и зашаркал к лесу, прижимая к груди ящик с самогоном.

Я притаилась за кустами, из тени деревьев глядя, как дымится мой дом. Сперва я думала, что жители Общины так и сгорят во сне, потому что никто не выходил. Однако вскоре раздался крик, а за ним еще один и еще. Из домов поползли белые фигурки, сперва горсткой, потом потоком: мужчины и женщины в длинных сорочках и ночных колпаках, за которыми тащились дети, словно потерянные в бурю белые флажки.

Опираясь рукой на дерево, я глядела, как моя семья вываливается на крыльцо нашего дома: самые маленькие дети сидели на руках у матерей – причем настоящих. Констанс среди них не было. Конечно, она ведь заперта на чердаке, под самой крышей, в комнате невест, закрытой на щеколду…

Наконец из дверей, шатаясь, вышел отец, весь измазанный сажей, а за ним Констанс. Сестра кашляла в сгиб обрубленной руки.

Моя мать стояла в окружении детей. Ее глаза были как никогда ясными и полными сознания. Она укачивала младенца, новорожденную девочку, из ноздрей которой тянулись две струйки пара.

– А где Пророк?.. – спросила Констанс.

Ее голос прорезался даже сквозь бурлящий рев пламени.

Люди растерянно заозирались, осознав, что Пророка и впрямь не видать. Прежде о нем не думали, были слишком заняты собой. Они не могли знать, что в эту минуту Пророка вместе со всеми реликвиями кевинианства пожирает пламя. Вся их вера в один миг обратилась в пепел.

– ГДЕ ОН?! – завопила Констанс.

Она принялась носиться по двору, безумно вглядываясь в измазанные сажей лица. Наверняка думала о той жертве, которую ради него принесла. Если он погиб, все будет напрасно.

Розовые босые ножки шлепали по мерзлой земле. И вдруг Констанс рванула к дому Пророка.

– Стой! – крикнул мой отец.

Она толкнула дверь тлеющего дома. Все любили Констанс. Все – до самой ее смерти. И когда она переступила полуразрушенный порог дома, пламя тоже ее полюбило. Прильнуло визжащими дымными поцелуями к тонким светлым прядям, заставляя щеки вспыхнуть жаром. Полюбило так сильно, что в одно мгновение дом сложился, сжимая Констанс в своих объятиях.