Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости - Александра Маринина

Дома я вновь приступила к примерке. И убедилась, что правый сапог по-прежнему очень хорош. И… второй правый — тоже. Оба сапога оказались на одну ногу.

«Может, и ничего, — робко попробовала утешить меня мама, — смотри, какие они одинаковые, почти и незаметно». Я едва сдерживала слезы. Обратно идти было поздно — магазин уже закрывался.

На другой день мы с мамой отправились в универмаг. Наверняка кто-нибудь тоже принес назад неправильно составленную пару, рассуждали мы по дороге.

Торговый зал выглядел так, как и должен был выглядеть после набега — обрывки пакетов, бумаги, затоптанный пол. Сегодня в магазине покупателей не было. Две усталые продавщицы сидели перед полупустой полкой с остатками. На полке стояла одна цельная пара — на глаз не меньше сорок пятого размера — и еще три сапога от разных пар. Картинка обнадеживала, и мы предъявили продавщице свою покупку.

«Левых тридцать седьмых нет, — вздохнула продавщица, — остался только тридцать восьмой. Будете менять?»

Ну а что… между прочим, я их носила — удобная оказалась обувь, качественная. Правый сапог я надевала на один теплый носок, а левый — на два. Со стороны было совсем незаметно. Не жало нигде. Только хлюпало.

В точно таких сапогах ходила теперь половина Москвы — видимо, завезли их не в один наш универмаг. А сакральная тайна, как найти дефицит, осталась мне недоступна.

С того раза мой энтузиазм иссяк. Больше я ничего не «доставала» и в очередях не стояла, решив, что семейные традиции нарушать не к добру.

Москва

Однажды мы с Жанкой поссорились. Ага, как ссорятся подруги — раз и навсегда.

Произошло это в ее приезд в Россию во время очередных выборов в Думу.

— Я голосовала за Жириновского, — гордо сообщила мне Жанка.

— Не шути так, — вяло отозвалась я.

— Нет, правда, у вас тут все такие придурки, больше не за кого голосовать.

— И поэтому ты выбрала самого главного по этому признаку? — До меня начало доходить, что Жанка вполне серьезна.

— Ну, а что? Для прикола! К тому же он тоже на Ж, как и я!

— Вот ты — действительно на Ж. Езжай в свою заграницу и голосуй там за кого хочешь для прикола! — Я была в ярости.

— Да я бы с радостью, но там я голосовать не могу, а здесь запросто! — Жанка явно не понимала остроты политического момента.

Зато его совершенно очевидно понимала голосовавшая в тот момент за Явлинского я.

— Вот ты голосуешь за кого попало. И, — я чувствовала себя вождем революции на броневике, но меня было не остановить, — твой голос может оказаться решающим. Но тебе наплевать, потому что ты здесь не живешь.

— И правильно. Чего здесь жить? Сами виноваты, что у вас такие кандидаты…

— Да ты…

— Что я?

— Знать тебя не хочу. Ты мне теперь вообще никто. Ты полная дура.

— Танюх, ты чего… Ну, я ж пошутила, ни за кого я не голосовала.

— Все ты врешь. Ладно, может, ты и не дура, но не звони мне больше. Никогда. Поняла?

В тот вечер я ревела. А в промежутках набирала номера общих друзей, которые недоуменно пожимали плечами на мою столь бурную реакцию по такому ничтожному поводу.

И от этого я ревела еще больше.

Наша следующая встреча состоялась зимней ночью через год с лишним.

Услышав дверной звонок, я пошла открывать.

Жанка стояла за дверью в вызывающе красивом платье. Рядом мялся мужик в старенькой дубленке.

— Танюх, у тебя есть деньги? — спросила Жанка.

— Сколько? — машинально поинтересовалась я.

Мужик назвал сумму в треть моей зарплаты.

— Дай скорее, пожалуйста, ты же знаешь, я отдам, — выпалила Жанка.

Из комнаты выглянули мои родители. Оба.

— Это ко мне, Жанна в гости приехала, — успокоила я их.

— Что же ты ее на пороге держишь? — засуетилась мама.

— Заходи, Жан, сейчас я чайник поставлю. Мамуль, я все сделаю сама. — Я совала деньги в Жанкины ледяные руки.

— Не мне, ему.

Мужик взял деньги и дематериализовался. Жанка наконец почти вползла в квартиру.

— Выхожу я с переговоров из гостиницы «Россия», а там куча таксистов стоит, ну, частников, — Жанка пьет чай, и ее лицо постепенно приобретает розовый цвет. — Ну, и поехала. Таксист по дороге начал ругать коммунистов, до чего страну, мол, довели. Ну, я и сказала ему: да тебе и твоей семье в сто раз лучше жилось при старой власти, и сейчас коммунисты — самые честные люди! Да уж, говорит он мне, а шубку они, наверное, тебе подарили? Да что ты понимаешь, отвечаю, твои демократы развалили великую страну, а тебя из инженера превратили в быдло, которое возит кого попало. Ну и правильно, говорит, не буду я сегодня возить проституток. Останавливает машину и говорит: выходи! Я ему: ты что, рехнулся, какая я тебе проститутка, у меня была деловая встреча и вообще муж в Германии! Вот и катись отсюда, фашистка, говорит он, вышвыривает меня из машины, закрывает дверь и уезжает. Я встаю, отряхиваюсь, а вокруг стройка, Карачарово. Вижу, идут двое, думаю, дай спрошу дорогу. Они подошли ко мне, ласково сняли шубу, вырвали сумку и в сугроб пихнули. Тут рядом машина тормозит, они и бросились бежать. Мужик из машины вылез, меня поднял, отряхнул. Куда поедем, детка, спрашивает. Ну, я и сказала твой адрес.

— А почему мой? — Ко мне возвращается дар речи.

— А что ж, я к себе бы его повезла? У меня и ключей от квартиры нет, все в сумке было. Изнасиловал бы меня на лестнице и бросил, что я, ночевала б там? Там плохо, холодно, кошками пахнет. А ты ж все равно по вечерам дома сидишь. На крайняк предки твои дома всегда. Выручили бы. Я ж правильно рассудила? Ну, и потом, вот есть у меня еще подруги в Москве, но раз уж я сразу про тебя вспомнила, то, значит, так и надо!

— А если он еще раз захочет сюда наведаться, с братвой?

— Не захочет. Я ему всю дорогу пела, как я люблю демократов. А среди них, оказывается, столько течений есть! В общем, опять я не угадала. — Жанка вздыхает.

— Слушай, я совсем запуталась. Так ты за кого?

— Танюх, я за хороших людей. А теперь можешь возражать мне сколько угодно. — Жанка встает и лезет целоваться.

И я не хочу с ней спорить. Нет. Ни за что.

Тараз (Казахстан)

Грустная история. И что самое интересное, все сказки и рассказы о том, что кто-то нашел что-то, заканчиваются грустным финалом. И я, вот как те, из мух, которые никогда и ничего в жизни не находили, никогда и ничего не находил.