Были 90-х. Том 2. Эпоха лихой святости - Александра Маринина

Говорят, что тем, кому в жизни не повезло, повезет в любви, или наоборот: не везет в любви, иди и купи себе билет лотереи. Да уж!!! Или нищая любовь, или богатый засранец. Как-то так. Господи, ну какая же ты тогда сволочь! Почему у тех, кто и так нищ, ничего нет и не будет, а тем, кому и так не вперлось, еще и халявы привалило…

Под такой аккомпанемент своих мыслей я уже подходил в своему дому, когда мне на голову упал кирпич. Ну в сложившихся обстоятельствах, эффект был сродни падению именно кирпича[2] мне на голову. Хотя то, что стукануло меня по голове, и не было тем самым «строительным материалом», в определенных кругах оно называется именно так, просто и незамысловато: «кирпич».

Нет, скажу поподробнее: это не был тот самый кирпич, который строительный, скорее, это вовсе был не кирпич. А эдакая стопочка, пачка бумаги, плотно упакованная в целлофан. Хотя, как по мне, стопку банкнот толщиной сантиметров десять, плотно замотанную скотчем и целлофаном, кое-где именно так и называют: «кирпич».

Вот дела, уже на ходу стал заговариваться. Нет, а что делать, когда прямо на глазах сбылась мечта идиота. Плотненькая такая «мечта», из десятка пачек стодолларовых банкнот.

Стою, смотрю, думаю. Эффект тормоза прошел быстро. Хватаю «кирпич», разворачиваюсь, собираясь задать стрекача. Как надо мною, на третьем этаже, раскрывается окно и из него вываливается нетрезвый гражданин непонятной наружности. Вслед за которым, высовываясь из окна, товарищ явно кавказской внешности, нимало не заботясь о выпавшем своем товарище, грозно вперил в меня свой орлиный взгляд и строго так громогласно вопросил:

— Ти зачем доллары забрал? Казел. Отдавай наш доллар или я тэбя рэзать буду.

Вот не было печали. Едва успев отскочить от выпавшего из окна товарища, я, резво собрав руки в ноги, рванул что есть сил к ближайшему закоулочку. Когда мне навстречу выехал страшненького вида затертый микроавтобус «УАЗ». Из которого выскочили крепкого вида парни и, быстренько меня скрутив, представили сурового вида дядьке.

— То, что убежал, молодец. Но то, что доллары спер, — дурак. Ты ведь из этого дома? — неожиданно сменил тон строгий тип гражданской наружности.

— Вот и сможешь, так сказать, обелить свое честное имя. Поможешь органам, и твои органы останутся в полном порядке, — скаламбурил неизвестный тип и подмигнул мне своим карим глазом.

Ох ты! Что же это такое в белом свете делается? А, плакали мои баксы, честным моментом заработанные.

— Товарищ начальник, да чтобы я, да ни в жизнь, — чистосердечно стукнул я себя в грудь, — да я, да за Родину всех порву.

— Вот и поможешь нашим структурам разоблачить крупную группировку фальшивомонетчиков. Иди и отнеси баксы обратно. Квартиру, надеюсь, найдешь сам?

Оля-ля!!! Недолго песенка играла, недолго фальшивый блеск заморских капиталов туманно взор мой поманил…

«Не был я богатым и не буду», — размышлял я, поднимаясь по лестнице своего родного подъезда к злополучной квартире…

Били меня недолго.

Я еще успел увидать остатками своего гаснущего сознания, как в квартиру врывается ОМОН, как «ложат» «мордой в пол» грозного и усатого хозяина баксов и его подельников, но потом мне немного поплохело и завершения ситуации я уже не увидел…

Через три месяца, когда я вышел из больницы, меня вызвали в МВД и торжественно объявили, что мне вручается денежная премия в размере ста тысяч рублей.

Муха шла, шла, шла…

Лосино-Петровский, (Московская область)

1985—1993-й тренер по легкой атлетике, спортивному ориентированию и ОФП. 1993—1999-й частный предприниматель, музыкант, разнорабочий, автор публикаций. 1999-й — по настоящее время корреспондент.

В 1999 году я поступил в Литературный институт и во время сессий подрабатывал ночным сторожем в учреждении рядом со станцией метро «Беговая». Когда рано утром я отпирал входную дверь и выходил во двор, там уже поодиночке или небольшими группами сидели на корточках представители бывших братских республик, перекрикиваясь друг с другом гортанными голосами на незнакомом мне языке. Если подъезжала легковушка, восточные мужчины всей толпой кидались к ней, но дружно останавливались на расстоянии трех шагов. К машине подходил только их «старшой» — этот титул я определил, во-первых, по его новенькой оранжевой безрукавке, выделявшей его среди прочих, одетых в потрепанные темные куртки, во-вторых, по уверенным жестам. «Старшой» говорил с шофером, сажал двоих-троих соплеменников в машину, и машина уезжала.

Но машины приезжали редко, так что темные фигуры до самого окончания моей смены (в 10.00) продолжали сидеть на корточках. И только Старшой гордой поступью прохаживался между ними и вертел в руке навороченный мобильный телефон — эта игрушка в 1990-х еще была редкостью даже для обеспеченных москвичей. Правда, в деле эту игрушку при мне Старшой никогда не употреблял. Наоборот: в конце моей смены он приходил в дежурную комнату и просил у меня разрешения позвонить со служебного.

Телефонный разговор у него всегда был один и тот же — повторялся слово в слово. Только собеседники были разные. Владимира Петровича сменял Михаил Ильич, а Юрия Палыча — Сергей Иваныч.

— Але! Кто ты есть такой на телефон?! (пауза) …А, нет. Ты — не нужный. Сергей Иваныч пазави… (пауза) Здравствуй, Сергей Иваныч! Это Рахим звонит… Рахим — узбек Беговой. (пауза) …Нет, не легкий атлетик. Это я, Рахим, который живет на метро Беговой. Я прошлый месяц тебе мешока третий этаж носИ… Много такой мешока с цементами… Мы есть готовы делать разный рОбот на ваш объект. (пауза) Нет, русский язик на мой бригада только я знает. Никто другой не знает. Ну да, когда будет у вас рОбот для нас, обязательно мне пАзвани. Мы для вас любой рОбот делай: отнеси, принеси, стенка поломай, яма копай, раствор помешай… ну еще мала-мала стенка кирпич клади — у нас два человек может хАрошо кирпич клади… Да, когда у тебе будет любой рОбот для хароший узбека, обязательно мне звани… Меня Рахима звать…

Краснодар

— А вас, товарищ преподаватель спецдисциплин, я попрошу остаться, — цитируя небезызвестного шефа гестапо Мюллера, произнес ректор после окончания очередного заседания.

Я понял, что его глубокие знания произведений Юлиана Семенова ни к чему хорошему не приведут. И в своих подозрениях не ошибся.

— Понимаешь, мне все это уже во где сидит, — ректор провел рукой по своему горлу. — Торгуют все. И преподаватели физкультуры, и ботаники, и даже наша уважаемая уборщица Наргиз Вахидовна. Надо срочно с этим кончать.