Одержимый тобой - Валентина Кострова

— Я пойду, — встаю с койки, нагибаюсь к Адаму, целую его в щеку, он хватает меня за руку, дергает на себя. Наши глаза встречаются, от его взгляда хочется спрятаться, он словно пытается заглянуть мне в душу, найти для себя ответ. И видимо находит, потому что резко отпускает меня.

— Адам! — теперь я хватаю его за руку. Даже если он сейчас увидел сомнение, смятение, то это неправильный вывод. — Я…

— Я сейчас занят. — жестко меня обрубает, точка в конце предложения не предполагает развития беседы, но я упрямо держу его за руку. Хорошо, что не выдергивает. Посетитель все еще в палате, а мне хочется попросить его выйти на минутку. Я открываю безуспешно рот, слова застревают у меня где-то в горле, становятся поперек, не дают дышать. От досады на себя на глазах выступают слезы, прикусываю губу, Адам мягко освобождает свою руку из моего захвата.

— Я завтра приду, — выдавливаю из себя избитую фразу, он усмехается, кивает головой. Собирая свои вещи, чувствую его тяжелый взгляд на себе, чувствую его нерадостные размышления. Завтра, глядя друг другу в глаза, нужно сказать «да», признаться, что никуда от него не уйду, буду рядом. Признаться, в чувствах, разорвать между нами договоренность, которая уже не актуальна.

Перед тем, как уйти, оборачиваюсь и чувствую разочарование. Он не смотрит вслед, не провожает меня взглядом. Сейчас, когда физически ощущается напряжение, ему телефон интересней, чем я. С тяжестью в груди, с недосказанностью покидаю палату. ​

PRO Диана

Вскакиваю с диванчика, как только замечаю на горизонте Виктора Антоновича. Он удивленно приподнимает брови, молча открывает дверь своего кабинета, пропускает меня первой. Я немного нервничаю. Точнее, я очень нервничаю. Прошло два дня с того момента, как Адам спросил: с ним я или без него; рядом или ухожу. Он не звонил, я боролась с желанием взять телефон в руки и набрать его. Побеждал рассудок, не звонила. С пользой провела внезапно свободные дни: изучала всевозможные форумы, клиники, чаты, сайты. Все, что касалось повреждения ног, операций, восстановлений. Я хотела окончательно понять, что могу сделать, что в моих силах.

— Кофе или чай?

— Спасибо, ничего, — нервно тереблю ремень от сумки, наблюдая за врачом. Виктор Антонович обходит стол, садится во главе, положив руки на поверхность, устремляет на меня внимательный взгляд.

— Я слушаю.

— Это касается Адама, — откидываю волосы назад, перевожу дыхание. — Я знаю, что он вам запретил говорить о своем состоянии. Это ожидаемо. Но сейчас мне важно, чтобы вы без утайки, по-честному рассказали, как обстоят у него дела.

— Вот смотрю на вас, такую молодую, красивую, пытаюсь понять, что вас связывает с этим человеком. Вы совершенно разные по восприятию мира, между вами большая разница в возрасте, опыт жизни, ничего общего, и все равно вы рядом с ним. Почему?

— Почему? — вскидываю глаза на врача. Мне не смешно, во мне нет потребности кому-то что-то доказывать. Я за эти два дня четко поняла с кем хочу прожить жизнь, разделить все трудности, радости. Мне другого не надо.

— Я люблю его, — мои слова не вызывают у Виктора Антоновича никаких эмоций, потом он все же незаметно улыбается, потянувшись на край стола к папкам.

— Любовь творит чудеса. Даже самый безнадежный случай имеет право на шанс, — у меня сердце падает куда-то вниз. Я не дышу, пытаюсь уложить в своей голове случайно сказанные слова. Они не укладываются, я против этой правды. Нет!

— Все настолько печально? — осторожно спрашиваю. На форумах я читала о том, что иногда прогнозы не оправдываются. Бывают ошибки. Бывает так, где ставят крест, появляется сдвиг.

— На завтра запланирована операция, будем кое-что исправлять, пришивать, ломать.

— Ломать? — эхом повторяю за врачом, смотря на него широко открытыми глазами.

— Кости стали неправильно срастаться.

— А что если оперироваться в Германии или в Израиле? Я выписала несколько клиник, возможно, вы что-то порекомендуете, — достаю из сумки сложенные листы, кладу их перед Виктором Антоновичем. Несколько минут он изучает мою информацию, а я изучаю его лицо, пытаясь по нему понять, что он думает.

— В клинику Денглера я бы попытался попасть, — поднимает на меня глаза. Я киваю.

— Попадет. Я сегодня же позвоню, узнаю всю информацию.

— Мне нравится ваш энтузиазм, вопрос только в том, понравится ли ему, — мне возвращают бумаги. — Адам Сулимович не производит впечатление человека, за которого принимают решения.

— Я думаю, как только все ему разложу, покажу, докажу, он, как бизнесмен, поймет, что я права и ко мне стоит прислушаться.

— Терпения вам.

— Я могу сейчас к нему заглянуть?

— Конечно.

— Спасибо, — облегченно улыбаюсь, встаю со стула. — До свидания, — на душе легко, тревога, терзавшая меня два дня, отпустила. Почти бегом иду в сторону палаты Адама, предвкушая, как он обрадуется моему раннему приходу и новости, которой ему сообщу по поводу клиники.

Берусь за ручку, слышу грохот. С перепуганным сердцем, залетаю в палату, не сразу понимаю, что не так. Адам на кровати, сердито смотрит вниз, до крови прикусив губу. Я опускаю глаза на пол, вижу ноутбук. Видимо хотел его взять с тумбочки, не удержал, тот упал. И злится не из-за разбитой техники, злится на себя, что не может пошевелиться и поднять ноутбук.

С улыбкой подхожу к кровати, Адам вскидывает голову, зло смотрит на меня, улыбка вянет на губах. Чувствую, пытается взять себя в руки, плохо получается, лицо перекашивает гримаса боли, гнева. А еще я успеваю заметить в его глазах какую-то обреченность, смирение, но все это исчезает под натиском гнева.

— Помочь? ​

— Не надо, — цедит сквозь зубы, сжимает и расжимает кулаки, отворачивается от меня. Невыносимо смотреть на него, физически ощущать его напряжение, его безмолную ярость на себя, на обстоятельства. Его нежелание принимать помощь ранит, но я стараюсь его понять, не обижаться на то, что отказывается от помощи, считая, что это признак слабости.

Осторожно подхожу к ноутбуку, поднимаю его с пола, кладу его на тумбочку. Нужно завтра привезти новый. Присаживаюсь на стул, который стоит возле койки. Адам не хочет, чтобы его видели слабым. Только он не понимает, что для меня он все равно самый сильный, самый лучший.

Мы молчим. Он лежит с закрытыми глазами, только губы кусает. Замечаю как из трещины появляется кровь. Облизывает языком, вновь сильнее прикусывает, сводит брови к переносице. И пожалеть его нельзя, не примет, смеяться тоже как-то не к месту, поэтому опускаю глаза на свои руки. ​

— Зачем ты пришла? — тихо спрашивает. Я рассматриваю ногти, собираясь с духом. — Ты вроде выбор сделала.

— Я выбрала тебя, — встречаемся глазами, давит взглядом. — Когда ты спрашивал: рядом или по отдельности, — мне не дали возможности ответить.