Честь – никому! Том 2. Юность Добровольчества - Елена Семенова

Увёз Михаил Осипович семью на Валдай, надеясь спасти от ужасов революции и гражданской войны. Хотели вначале ехать на юг, в Азов, но, слава Богу, передумали. Потом узнали, какая резня была учинена там большевиками. Поехали бы, и как раз в неё угодили. А здесь, на Валдае, спервоначалу тихо было. Жили мирно в загодя купленном имении на Образцовой горе, служил Меньшиков в конторе – оклад ничтожный, но и то подспорье. Кроме этого оклада и дома ничего не осталось у Михаила Осиповича. Имущество в Царском и на юге конфисковали, счета в банках заморозили. Писать стало невозможно из-за беспощадной совдеповской цензуры, закрывшей все издания, кроме своих. Всё заработанное за многие годы труда исчезло, как дым, как испарина, поднимающаяся от талого снега. И на смену ещё недавно обеспеченной жизни пришла, скаля голодные зубы – нищета. Вот оно – торжество свободы! Есть нечто, упускаемое из виду самыми искренними друзьями свободы. Принимая необузданность за геройство, они склонны думать, что свобода – окончательная цель и что для нее все средства хороши. Но это грубейшая из ошибок. По самой природе своей свобода должна служить и жертвовать собой, и вне этой службы и благородной жертвы свобода – или бессмыслица, или предлог к катастрофе… Что такое свобода, если она не служит цивилизации? Ей остается разрушить последнюю… Это и произошло в России. Свобода вылилась в первобытное бытие, голодное, полное болезней, бесправное, основанное на преобладании звериных инстинктов. Но это лишь первая ступень, лишь самое начало. Вслед за свободой настанет черёд самой безумной химеры из трёх. Из древней Троицы революции очередь обожания за Равенством. Во имя Равенства растаптывается и Свобода, и Братство. Стремление к Равенству есть просто-напросто взрыв самого тяжелого человеческого порока – зависти. Зная хорошо, что для подавляющего большинства народного конкуренция с более развитыми и даровитыми классами невозможна, демос выбрасывает конкуренцию из машины общества. Будет ли без этой могучей пружины общество работать, об этом пока не интересуются. Во всяком случае, работоспособность общества от этого неизбежно и сильно понизится…

Валдай недолго оставался тихой гаванью. Скоро и этот райский уголок окутал своим смрадом революционный угар. Однажды Михаил Осипович чудом избег гибели. На имение, в которое приехал он по делам, ночью напали крестьяне под предводительством большевиков. Всё в этом имении устроено было помещиками. Помещики открывали школы и больницы для крестьян, помещики улучшали их быт, помещики строили и устраивали всё необходимое, заботясь о достатке и благополучии своих мужиков… И помещиков с матерной бранью поднимали с постелей, гнали на улицу, грозили сжечь живьём. И сожгли бы, если бы не мудрость самих помещиков, мирно отдавших всё и покинувших родовое гнездо, и мудрость старых крестьян, пришедших среди прочих с тем, чтобы удержать молодёжь от озорства.

Кто были эти помещики? Все оставшиеся культурные люди России? Сам Меньшиков? Отдалённые потомки Авеля… Последние пастухи человеческих стад… Старший брат, земледелец Каин, воззавидовал острой, доходящей до раскаленной ненависти завистью опрятному быту буржуев, их образованию и таланту, Исаакиевскому Собору и Зимнему дворцу. Все это не по рылу копошащемуся в земле и дикому, как земля, первочеловеку. Прирожденному цинику захотелось крови стоика и эпикурейца. И дорвётся! И насытится! И Бог не защитит… Бог ограничился тем, что сказал нравоучительную сентенцию: "Грех лежит у порога, но ты господствуй над ним". Однако побуждений и сил справиться с грехом Он, Всемогущий, не дал Каину, а дал почему-то греху побуждения и силы властвовать над человеком. И затем, когда праведный Авель повалился с раздробленным черепом, Господь высказал порицание убийце – не более, оградив его от самосуда родственников. Авель, может быть, сделал бы лучше вместо того, чтобы приносить жертвы, дым которых шел к небесам, – запасся бы хорошей дубиной против воплощенного дьявола, которого Господь послал ему вместо старшего брата. И несказанно в Библии, чтобы Авель воскрес и получил какое-то вознаграждение: что с возу жизни упало… Поваленное грозою дерево не поднимается. Взамен убитого аристократа Господь создал буржуя – Сифа, но каинисты возобладали и довели человечество до извращения плоти, до потопа. То, что совершается теперь, всегда было и всегда будет, только кажется трагически-жгучим, ибо касается нашей кожи. Всякая социальная и личная несправедливость от каинизма. Народ эту свою черту выразил не только в современной пугачевщине (или в старых бунтах), но и в таких явлениях, как феодальная тирания и опричнина Грозного.

Прислушивался Михаил Осипович к разгулу стихии. Какой материал для оперы будущего! Одновременно убийство Духонина и интронизация патриарха Московского! События напоминают предсмертный бред. Умирающая Россия сразу припоминает все страстное, чем жила: и смуту, и вольницу, и тиранию, и пугачевщину, и патриаршество, и самозванство. И в этом бреду сгорали лучшие сыновья её, сгорало всё, рачительно накопляемое веками… Эту трагедию предрекал Меньшиков. Народ, утративший национальное ядро и национальную веру, погибает… Вера в Бога есть уверенность в высшем благе. Потеря этой веры есть величайшее из несчастий, какое может постигнуть народ. Уже одно колебание ведет к несчастью, тотчас возвращает нас в объятия безнадежного язычества, в царство зла… Эта вера в иные моменты колебалась и в самом Михаиле Осиповиче. Колебалась при виде того, как летит в пропасть Россия, подобно стаду, в которое вселились бесы. Ведь всё это беззаконие, всё самое отвратительное, низкое и жестокое сделали не татары, не японцы, не немцы, а собственное Отечество в лице современного народа-богоносца…

Целебен был воздух Валдая. Здесь, в одиночестве, отрешённый от любимого дела, Меньшиков более, чем когда-либо, ощущал возможность великой и подлинной веры.

Между тем, Россия рассыпалась на глазах. Хоть и предвидел Михаил Осипович, один из немногих, такой исход, а от этого нелегче было. Предпочёл бы тысячу раз ошибиться! А теперь уже иного выхода не было для России, нежели как обратиться в первозданный хаос с тем, чтобы из него родилось нечто новое, раз старое безнадёжно сгнило и оказалось нежизнеспособно. Цель человеческого рода не в том, чтобы рассыпаться в стихию, ничем не обузданную, не управляемую никакими законами. Цель – не ветер, не ураган, не буря, хотя и бури закономерны. Цель – мир на земле и благоволение, тот прекрасный уклад жизни, который называется цивилизацией. Цель в том, чтобы каждый человек чувствовал себя по всей стране, всему земному шару столь же безопасным, как у себя в постели, чтобы всюду за тысячи верст он встречал к себе то же уважение, что за своим семейным очагом, ту же благожелательность, готовность каждую секунду прийти на помощь. Цель – искренне братство людей, созданных братьями… Вместо этого целью провозгласили разрушенье, а братство утопили в крови. На Валдае летом вспыхнуло восстание, были убитые и раненые, среди последних – благочестивый архимандрит, которого большевики взяли в заложники. Доходили слухи о потопленных в крови восстаниях в Новгороде и Ярославле. Слухи, слухи… Газет не стало. Письма доходили туго. Но и из крупиц картина вырисовывалась ясная. И созерцая её, вновь и вновь искал Михаил Осипович причины этой невиданной трагедии. Вновь и вновь называл их, поверяя дневнику и своим корреспондентам. Все беды наши – русских людей – те, что слишком много десятилетий (и веков) мы провели во взаимной ненависти, раздражении, точно в клоповнике или осином гнезде… …Все ужасы, которые переживает наш образованный класс, есть казнь Божия рабу ленивому и лукавому. Числились образованными, а на самом деле не имели разума, который должен вытекать из образования. Забыли, что просвещенность есть noblesse qui oblige {Благородство, которое обязывает (фр.).}. Не было бы ужасов, если бы все просвещенные люди в свое время поняли и осуществили великое призвание разума: убеждать, приводить к истине. Древность оставила нам в наследие потомственных пропагандистов – священников, дворян. За пропаганду чего-то высокого они и имели преимущества, но преимуществами пользовались, а проповедь забросили, разучились ей. От того массы народные пошатнулись в нравственной своей культуре.