Медовый месяц в Греции - Джеки Браун

– Я отвезу вас в другой отель. Найдем что-нибудь поближе к магазинам, ресторанам и ночной жизни.

Дарси кашлянула и произнесла:

– Но за разумную цену. Мой бюджет ограничен.

Когда они повернулись, чтобы уйти, Пеша всполошилась:

– Лучшего варианта, чем «Сантор», вам не найти!

И поскольку так много в жизни Дарси зависело в этот миг от фатума, интуиция заставила ее ответить:

– Я попробую.

Помня о том, что сказала Дарси насчет бюджета, Ник отвез ее в одну из сетевых афинских гостиниц, хотя его самого она не прельщала ни атмосферой, ни сервисом. Он бы предпочел другое место. Впрочем, расположение отеля было удобным, внутри было чисто, имелась зона, свободная от курения, а консьерж всячески старался угодить клиентам.

Когда Дарси забронировала номер, они задержались у лифтов. Ник не спешил уходить. По правде говоря, ему не хотелось прощаться. Дарси тоже не стремилась отделаться от него.

– Есть ли у меня шансы вернуть деньги? – спросила она.

– Вероятность невелика. Я думаю, что у Ставроса просто нет средств, чтобы их вернуть.

– Хм. При таком раскладе мне придется вернуться в Нью-Йорк еще до конца недели.

Ограниченный бюджет, вспомнил Ник. И тем не менее произнес:

– Это будет непростительно. Греция так красива, здесь есть на что посмотреть.

Возможно, это окажется бесполезным, но Ник все же планировал позвонить Ставросу и немного надавить на него. Дарси Хейз и прочие доверчивые туристы не должны страдать из-за неумения Ставроса вести дела.

Конечно, добрые намерения Ника не были совсем бескорыстными. Он засмотрелся на длинные ноги американки. Даже в туфлях на плоской подошве она была высокой. «Величавой», – пришло на ум правильное слово. И сексапильной. Округлые бедра, грудь, ягодицы. Но почему у него такое чувство, что она совсем не осознает свою привлекательность? Большинство таких, как она, отлично умеют использовать свою внешность, чтобы получать то, что им хочется. Но не Дарси. Эта загадка дразнила его и интриговала.

А Ник любил загадки. Когда дело касается нескромных удовольствий, загадки возбуждают не хуже азартных игр.

– Не знаю, как и благодарить вас за все, что вы сделали, – сказала она.

– Я ничего не сделал.

– Неправда. Последние два часа вы работали моим личным водителем. Если бы не вы, я бы до сих пор торчала в аэропорту со сломанным чемоданом и ждала гида, который никогда бы не приехал.

Вид у нее был измотанный. Она, наверное, заснет, не успев коснуться головой подушки. Ника вдруг укололо сожаление о том, что его не будет рядом, когда она проснется.

– Рад, что смог быть полезен. Ужасно, если путешественник покинет мою родину с неверным представлением о греческом гостеприимстве. Ставрос Паппанолос – исключение из правил, вы скоро убедитесь в этом. Люди здесь щедры и приветливы.

– О, вы с лихвой окупили впечатление о Ставросе.

Она кашлянула и снова почувствовала, что краснеет. Ник наклонился, чтобы поцеловать ее, но она протянула руку, неловко ткнув его в солнечное сплетение, и залилась румянцем.

– Нам пора прощаться, – сказала она.

Правда пора? Ник так не считал. Но она устала, а его ждут семейные дела.

Он пожал ей руку и совершенно искренне произнес:

– Был очень рад знакомству с вами, Дарси Хейз.

На следующее утро Дарси все еще была у него в голове. Ник сидел на бабушкиной кухне, поглощая свежеиспеченные кулукария портокалиу – сладкие, пахнущие апельсином пирожки, которые так часто готовились в доме у йайа.

Родители, Георгий и Tea Костас, жили по соседству и тоже были здесь. Вся большая семья Ника проживала в одном квартале на западной окраине Афин. Оправдывая сложившуюся традицию, Петрос купил дом на этой же улице. Еще две недели, и они поселятся там вместе с Селеной как муж и жена.

Апельсиновые пирожки были достаточно сладкими, но не смогли избавить Ника от привкуса горечи.

– Чай остывает, – нарушила течение его мыслей йайа.

Густые белоснежные волосы, уложенные в узел, составляли разительный контраст с ее обычным черным платьем. София Паппас овдовела двадцать три года назад и все еще носила траур по мужу. Кроме того, она считалась главой семьи и вмешивалась в ее дела, когда полагала необходимым.

– Ты отчего хмуришься, Николаос? Выпечка не удалась?

– Нет, с ней все отлично. – В подтверждение своих слов он отправил в рот пирожок. – Просто задумался.

– Тебе сейчас непросто, – мудро заметила бабушка.

– Только потому, что все словно сговорились усложнить мою жизнь.

– Ты обдумал предложение Петроса? – спросила мать.

Брат хотел, чтобы на греческой православной церемонии венчания Ник был его кумбаро — распорядителем. А это означало, что именно Ник возложит венцы на головы Петроса и Селены, скрепляя их семейный союз.

Нику даже думать об этом было невыносимо. Он вообще удивлялся, как у брата хватило смелости сделать ему такое предложение.

– Я уже ясно сказал «нет», мама.

Она нахмурилась:

– Было бы неплохо тебе передумать, Ник. Он твой единственный брат.

– Было бы неплохо Петросу вспомнить, что он начал встречаться с Селеной за моей спиной.

– Ник, но ты же уехал. Отправился в Америку развивать свой бизнес. И ты сказал Селене, что понимаешь ее нежелание перебираться в Нью-Йорк.

Что Ник понимал, так это то, что его предали. И вообще-то он надеялся, что Селена передумает. В глубине сердца он лелеял мечты жениться на ней. Но тут встрял Петрос.

– Я не буду его кумбаро. Радуйтесь, что я вообще согласился приехать на эту свадьбу.

– «Радуйтесь, радуйтесь», – ворчливо передразнила его йайа, – ты бы последовал собственному совету, мой мальчик. Если не будешь искать, никогда себе не найдешь невесту.

– Уверяю тебя, женского общества мне хватает.

– Следи за тем, как разговариваешь с бабушкой! – вмешался Георгий.

Ник осекся. Лишь однажды отец сделал ему замечание тем же тоном. В детстве, когда он перешел границы. И Ник попросил прощения.

– Я просто хотел сказать, что, если бы желал найти жену, она бы уже у меня была.

Ему не хотелось бы называть себя белой вороной в собственной семье, но что есть, то есть: цвет его оперения определенно отличался от цвета перьев его брата. К великому сожалению родителей и йайа. Мало того что он жил на Манхэттене, даже его греческий дом стоял совершенно в другом конце Афин, ближе к Эгейскому морю. Этот дом с белыми стенами гнездился на склоне холма, оттуда открывался потрясающий вид на гавань, заполненную яхтами и рыболовецкими судами. Tea надеялась, что этот вид успокоит его неугомонный характер. Но в определенном смысле уходящие в открытое море лодки только усугубляли его беспокойство.