Букварь - Владимир Лорченков

— Вата, — продолжила она, чтобы отвлечься, — дает энтузиазм, уравновешенный

вдох и выдох, правильно развитые ткани тела и чистые выведения отходов…

— Питта? — спрашивал довольный учитель.

— Питта дает хорошее зрение, пищеварение, телосложение, естественные чувства

жажды и голода, мягкость тела, сияние глаз и кожи, хорошее настроение и

пробужденный интеллект.

— Наконец, Капха…

— Капха, — припомнила Ира, — дает маслянистость в теле и связанность его частей,

твердость и тяжесть тела, потенцию, силу, выдержку, сдержанность и отсутствие

жадности.

Учитель довольно кивнул. Те, кто попытались кивнуть вслед за ним, смешно попадали

лицами в коврики, и без посторонней помощь встать уже не смогли. Ноги

придавливали голову. А поскольку до конца занятий помогать кому либо было

запрещено, бедняги просто валялись в неудобной позе. К счастью, занятия уже

заканчивались.

— Да, — учитель, наконец, сел как нормальный человек, кивком разрешил поднять

тех, кто сам подняться не смог. — Спасибо вам. Ирина. Вот что есть гармония, и вот, что

дает нам занятия йогой. На сегодня все. Всем спасибо.

Вечером, возвращаясь домой через парк Пушкина прямо навстречу ехидному

ноябрьскому ветру, Ира думала о том, что Гармония, возможно, это не только Капха,

Питта, и Вата. Что Гармония это имя прекрасной женщины. Дочери Арея и Афродиты,

супруги Кадма, который подарил ей на свадьбу ожерелье, приносившее Гармонии одни

несчастья. А еще гармония, — стискивала Ира посиневшие на ветру губы, — это

сочетание цветных поверхностей, приятно воздействующих на глаз. А еще…

Определений было жуть как много. И перечислять их Ира, — выпускница двух вузов, -

могла бы долго.

В подъезде, как обычно, была не заперта железная дверь с кодовым замком. Ира

выругалась про себя, захлопнула дверь, и поднялась на третий этаж. Лифтом она не

пользовалась. Не потому, чтобы она чего-то боялась, — в конце концов, в тридцать лет

комплексы старой девы женщин еще не постигают, — просто предпочитала подвижный

образ жизни. У двери квартиры Ира вдруг остановилась на несколько минут. Просто

стояла и думала: а вдруг это все ее ожерелье? Вдруг оно, как у той самой мифической

Гармонии, заколдованно? Вдруг?.. В общем, мрачно пофантазировала, а потом

встряхнула головой, и вошла в дом.

Мысли о том, что ей не везет из-за ожерелья, потом приходили ей в голову, но как-то

редко. Последний раз — когда Ира отпраздновала свое сорокалетие, и бросила работу в

дизайнерской конторе, чтобы полностью посвятить себя йоге. Ира понимала, что все

это суеверие, и вряд ли что-то в ее жизни изменится, если она вдруг перестанет носить

старое ожерелье. Тем не менее…

Украшение было, хоть и любимым, но недорогим. Может, поэтому Ира решилась его

выбросить.

И через две недели вышла замуж за учителя йоги.

Дамба у водохранилища Гидигич построена была в 1946 году, спустя год после

разгрома немецко-фашистской Германии и ее сателлитов. Что и было, — не победа, а

строительство, — отмечено праздничным салютом, устроенным в селе Гидигич

(одноименном водохранилищу) артиллеристами. Часть их была расквартирована в

поселке временно, военные даже и не пытались обживаться, но глава местной

администрации Василий Руснак общий язык с ними нашел. Потому, когда он попросил

командира артиллеристов помочь устроить праздник для местного населения,

начальник военных, старенький, седой майор не стал отказывать. И вечером, после

торжественного открытия дамбы, над Гидигичем в первый, — слава Богу, не в

последний, — раз поднялись в небо снаряды салюта. И разорвались они, и осветили

синюшное небо над поселком, и расцветили сумерки желтыми, зелеными и

оранжевыми огнями. А куски парашютной ткани, на которых медленно спускаются с

неба осветительные снаряды, местные пацаны еще не один год собирали. И матери

шили мальчикам из этой прочной и легкой ткани, — чистый шелк, пропитанный чем-то

секретным, — шейные платки.

Но это было позже. А 23 августа 1946 года седенький майор артиллерии, Петр Иванов,

чистый русак, со слезами глядел на салют, который устроили его молодцы для

освобожденных молдаван, и вспоминал дом. Вернее, дом, которого уже не было: семью

Петра Георгиевича немцы расстреляли в 1942 году. И ладно бы еще жену, — сварливую,

легкомысленную женщину, с которой Петр все равно собрался разводиться, да война

настала, — но еще и двух сыновей. Оттого на груди майора всегда была печать, снять

которую никто не мог, и губы его не улыбались. Артиллерист поежился, и накинул на

плечи худенькую шинель. Август 46-го года выдался холодным.

Холода, впрочем, не мешали местным жителям второй раз в этом году ловить судака,

который на Гидигиче идет на мелкую рыбешку в августе и в мае, когда цветет акация.

Ловить рыбу в этом водохранилище, вырытом всего за пару месяцев, было запрещено, -

ее запустили уже большой для высокого начальства, которое ожидалось чуть позже, -

но майор Иванов на нарушения смотрел сквозь пальцы. Уж очень нравилось ему

глядеть на берег свежевырытого котлована, заполненного водой, и окруженного

удочками, как глаз поверху — ресницами.

— Спасибо тебе, Петро, — густым басом прогудел глава местной администрации

Василий Руснак, — за понимание, за помощь. Людям сейчас тяжело. Людям праздник

нужен.

— Брось, Вася, — махнул рукой Петр, — разве советский артиллерист не поможет

советскому колхознику?!

— Знаю, — глотнул едкого дыма махорки Василий, и скупо улыбнулся, — что тебя за

это по голове не погладят. Ну, да председатель колхоза Василий Руснак тебя, друже,

всегда прикроет. О салюте и не узнает никто. А если и узнают, объясним начальству.

— Да все в порядке, друг, — смущенно ответил Петр, — не стоит оно тех