Черный клановец. Поразительная история чернокожего детектива, вступившего в Ку-клукс-клан - Рон Сталлворт

Только в самом крайнем случае следует брать дело в свои руки. Сохраняй спокойствие, помощь уже в пути.

Другие офицеры гоняли меня по ценам на различные дозы наркотиков и давали уроки подпольного наркоманского жаргона. Нарки волновались за своего неискушенного собрата, собравшегося на неизвестную территорию.

Артур тем временем отсчитывал сотню долларов из официального городского бюджета и записывал серийные номера в предвкушении возможной сделки по наркотикам, которая могла бы привести к аресту. В довершение ритуала я подписал официальную квитанцию, удостоверяющую передачу денег мне на хранение и налагающую на меня ответственность за их расход и/или возврат.

Я находился на пике эмоций, что меня очень будоражило. Я был как человек-губка, впитывающий любую информации, которую мой юный — и по возрасту, и по опыту работы в полиции — разум мог усвоить, пытаясь запомнить как можно больше, пусть и с переменным успехом.

Я снова получил указание сосредоточиться на Стоукли Кармайкле и его речи, обращая внимание на реакцию аудитории. Мне сказали, что при благоприятных обстоятельствах я могу спокойно приобрести наркотики, если сумею каким-то образом идентифицировать продавца. Будучи новичком, привыкшим к строгим правилам, я задал вопрос, имевший для меня, пожалуй, первостепенное значение: «Могу ли я заказать алкогольный напиток в баре?»

Все покатились со смеху над моим простодушным вопросом — вполне типичным, как я потом узнал, для новых членов бригады по наркотикам. Артур развеял мои опасения, сказав, что один коктейль или пиво вполне допустимы при условии, что это пойдет на пользу расследованию. Я всегда должен помнить, что все сделанное и сказанное мной может использоваться в суде и любая принятая в организм субстанция будет учитываться на судебном процессе.

Мне дали машину без спецзнаков с рацией, и я отбыл в клуб «Беллс найтингейл». Хотя вечер только начинался, вся парковка была уже занята. Выступление Стоукли обещало быть успешным. Заплатив три доллара за билет на программу «Говорит Стоукли Кармайкл», я углубился в толпу. Я чувствовал «бабочек в животе» при мысли о том, что я действую под прикрытием. Я узнал нескольких человек, которым успел за свою недолгую карьеру выписать штрафы за дорожные правонарушения. Здесь также были наши местные «звезды гетто»: сутенеры, их проститутки и драгдилеры. Я распознал парочку более юных «бандитских» элементов. Сам себе я казался Даниилом, входящим в ров со львами; пищей, ждущей, чтобы ее распробовали и поглотили.

Все эти люди, собравшиеся на выступление Кармайкла, испытывали инстинктивную неприязнь к полиции, а к черному полисмену эта неприязнь была еще сильнее. Для них я был не черным человеком, а офицером полиции, при этом черным; «предателем» дела, которому брат черной революции Стоукли посвятил свою жизнь и собирался сейчас говорить об этом. Там, где черные братья вроде Стоукли вещали о низвержении белого «дьявола» и его расистского общества, братья вроде меня, служившие в полиции, оказывались в некоем «параллельном мире», вакууме. Мы были слишком черными для белого сообщества, которому служили вместе с другими полисменами, и слишком «синими», по цвету нашей формы, для своих «братьев по крови», преданных делу борьбы за гражданские права черного сообщества. Впрочем, многие цветные граждане не смотрели на черных полисменов через кривые очки подозрительности и не считали нас паршивыми овцами, отбившимися от стада. Скорее они понимали, что разделяют с черными полисменами общий жизненный опыт, основанный на предубеждениях о цвете кожи и прочих социальных факторах.

Будучи новичком, привыкшим к строгим правилам, я задал вопрос, имевший для меня, пожалуй, первостепенное значение: «Могу ли я заказать алкогольный напиток в баре?»

Но для черных революционеров вроде Стоукли такие, как я, решившие носить значок, пистолет и синюю форму, представляли силы «деспотичного» (с их точки зрения) правительства. Мы укрепляли то, что они считали изначально несправедливыми законами, специально придуманными, чтобы держать в узде жертв этого деспотизма. Мы казались им современным вариантом «домашних рабов» — домашних ниггеров, и каждый из нас был черным Иудой, избравшим сотрудничество с белым «массой» (хозяином) ради укрепления «правосудия белых». Мы стали рабами «системы», «мальчиками» на побегушках у белого человека, как не раз называли меня мои самозваные черные «братья».

Я же гордился и тем, что был черным, и тем, что был копом. Я был горд за свою расу, но это была беззлобная гордость. Я благоговел перед Стоукли, потому что он был выдающейся фигурой движения за гражданские права. Такие, как он (МЛК, Малкольм Икс, Роза Паркс, Рэйси Тэйлор, Джон Льюис и им подобные), делали нашу жизнь лучше. Но здесь и сейчас, оказавшись в этой непростой ситуации, я не испытывал угрызений совести, поскольку знал разницу между черным копом и черным человеком в белой Америке.

Он, как виртуозный кукловод, тянул за ниточки наших эмоций и вел нас по пути, которым мы, по правде говоря, вряд ли хотели идти.

Черная публика в клубе была изрядно разбавлена белыми, теми «я-типа-черный», которых современное хип-хоп-сообщество окрестило «биггерами»[8] — «белыми ниггерами».

Я нашел столик в задней части бара, где сидела в одиночестве весьма привлекательная немецкая леди. С ее разрешения я устроился спиной к стене, заняв типичное стратегическое положение агента под прикрытием (да и вообще всех полисменов), чтобы иметь обзор помещения при возможных беспорядках. Кроме того, я отметил расположение ближайшего выхода на случай, если мне придется оперативно делать ноги.

Она была рада моей компании и сразу завязала разговор, сдобренный тяжелым немецким акцентом. В ее манерах сквозило природное кокетство, что ставило меня в несколько неловкое положение, поскольку я тогда как раз начал встречаться с женщиной, которая через пять лет стала моей женой. Мы еще не вступили в серьезные отношения, но я знал сердцем (хотя не говорил ей об этом), что хочу развивать их — с ее согласия — так далеко, как только возможно. При всем при этом «кобель» во мне — в каждом мужчине сидит такой «кобелек», особенно если он совершеннолетний, холост и свободен от каких-либо личных обязательств — был польщен проявленным к моей особе интересом. Тем не менее я был слишком верен дисциплине и своей работе, чтобы позволить ее флирту перерасти в открытые шуры-муры, угрожающие моему заданию. Эту линию я не собирался пересекать.

Я заказал ром с колой — мой первый алкогольный напиток при исполнении — и любезно включил в свой счет ее напиток. Я перевел разговор с моей персоны на тему наркотиков. Она предложила «замутить» (купить или свести меня с кем-то продающим наркотики) по марихуане или кокаину нам обоим, но развить эту тему нам помешали бурные овации, приветствовавшие Стоукли Кармайкла, символически воздетые кулаки и выкрики «Так держать, брат!» и «Черная сила!». Толпа была без ума от него. Я же, аплодируя, не мог сдержать смеха, наблюдая, как моя немочка со своим акцентом вопила «Черная сила!», воздевая белый кулак.

Речь Стоукли была типична для его репертуара. Он пересыпал ее ссылками на свои панафриканские философские воззрения — идеологию, требовавшую международного укрепления экономической, социальной и политической солидарности среди представителей африканской диаспоры. Это воззрение опиралось на общее историческое наследие, скрепленное общим врагом: белой расой. Вместе с его верой в марксистский революционный переворот в американской политической системе, послание Стоукли представляло большой интерес как для черных масс, так и для моего начальства.