Гвенди и ее шкатулка - Ричард Чизмар

– Как правило, уничтожать людей каким бы то ни было способом – это очень плохая идея. Равно как и взрывать любое место.

Нэнси Риордан говорит:

– А как же Хиросима и Нагасаки? Вы хотите сказать, это плохо, что мы сбросили на них бомбы?

Похоже, мисс Чайлз слегка растерялась.

– Нет, не совсем, – отвечает она. – Но подумайте обо всех ни в чем не повинных мирных жителях, которые погибли, когда мы сбросили бомбы на эти города. О детях и женщинах. О стариках и младенцах. И о последствиях радиации! От нее умерло еще больше людей.

– Это да, – вставляет Джои Лоуренс, – но мой дед был на войне, сражался с японцами, участвовал в битвах за Тараву и Гуадалканал, и он говорит, там погибло очень много его товарищей. Он говорит, это чудо, что он сам не погиб. Дед говорит, если бы не бомбежки Хиросимы и Нагасаки, нам пришлось бы вторгнуться в Японию и мы потеряли бы миллион человек.

Мысль о том, чтобы кого-то убить (или заставить исчезнуть), уже успела забыться, но Гвенди не возражает. Она внимательно слушает.

– Очень верное замечание, – говорит мисс Чайлз. – Ребята, что скажете? Вы бы смогли уничтожить какое-то место, несмотря на потери среди мирного населения? Если да, то какое и почему?

Они обсуждают этот вопрос до конца урока. Ханой, говорит Генри Дюссо. Чтобы пришибить этого Хо Ши Мина и закончить дурацкую войну во Вьетнаме раз и навсегда. Многие с ним соглашаются. Джинни Брукс считает, что надо стереть с лица земли Советский Союз. Минди Эллертон голосует за уничтожение Китая, потому что ее папа говорит, что китайцы готовы начать ядерную войну – у них слишком много народу. Фрэнки Стоун предлагает избавиться от американских гетто, где «черномазые распространяют наркотики и убивают копов».

После уроков, когда Гвенди садится на велосипед, чтобы ехать домой, к ней подходит мисс Чайлз, улыбается и говорит:

– Хотела поблагодарить тебя за вопрос. Я сначала немного опешила, но потом оказалось, что это был лучший урок за весь год. Но я заметила, ты не принимала участия в обсуждении, и это странно, ведь именно ты задала тот вопрос. Есть ли какое-то место, которое взорвала бы ты, если бы могла? Или кто-то, кого ты хотела бы… от кого ты хотела бы избавиться?

Гвенди улыбается в ответ.

– Я не знаю, поэтому я и спросила.

– Хорошо, что на самом деле такой кнопки нет, – говорит мисс Чайлз.

– Она есть, – возражает Гвенди. – Есть у Никсона. И у Брежнева. И еще у других.

Преподав мисс Чайлз этот урок – не по истории, а по текущим событиям в мире, – Гвенди едет домой на велосипеде, который скоро станет совсем мал для нее.

В июне 1975-го Гвенди перестает носить очки.

Миссис Питерсон увещевает ее:

– Я знаю, девочки в твоем возрасте уже начинают думать о мальчиках. Я еще помню себя в тринадцать лет. Но мнение, будто мальчики не обращают внимания на девчонок в очках, оно – только не говори папе, что я так сказала – вообще ни хрена не стоит. Мальчики обращают внимание на все, что носит юбку. И тебе, Гвенни, еще рано думать об этом.

– Мама, а сколько тебе было лет, когда ты стала встречаться с мальчиками?

– Шестнадцать, – мгновенно отвечает миссис Питерсон. На самом деле ей было одиннадцать, когда она впервые поцеловалась с Джорджем Макклелландом на чердаке амбара. Как им обоим досталось, страшное дело! – Гвенни, послушай меня. Ты симпатичная девочка. И в очках, и без очков.

– Спасибо, мама, – говорит ей Гвенди. – Но я действительно лучше вижу без них. Когда я в очках, у меня болят глаза.

Миссис Питерсон не верит и ведет дочь к доктору Эмерсону, лучшему окулисту Касл-Рока. Он тоже не верит… до тех пор, пока Гвенди не снимает очки и не читает все буквы в офтальмологической таблице вплоть до самой нижней строки.

– Вот ведь как, – говорит доктор. – Я слышал о полном самопроизвольном восстановлении зрения, но такое случается крайне редко. Ты, наверное, ешь много моркови, Гвенди?

– Наверное, – улыбается Гвенди и думает: Это все шоколадки. Волшебные шоколадные зверьки, которые никогда не заканчиваются.

Тревожные мысли, что пульт управления могут найти или даже украсть, постоянно присутствуют фоновым шумом в голове Гвенди, но эта тревога никак не влияет на ее повседневную жизнь. Ей приходит на ум, что, может быть, это одна из причин, по которым мистер Фаррис решил дать пульт именной ей. Ведь не зря он сказал, что она именно та, для кого он предназначен.

Она хорошо учится в школе. В восьмом классе ей дают одну из главных ролей в школьном спектакле (и Гвенди не забывает ни одной реплики), она продолжает заниматься бегом. Бег – самое лучшее; на дистанции она забывает обо всем, даже тревожный фоновый шум в голове на время умолкает. Иногда она возмущается, что мистер Фаррис нагрузил ее ответственностью за пульт, но такое бывает нечасто. Как говорил мистер Фаррис, пульт дарит подарки. Маленькая компенсация, сказал он, но, по мнению Гвенди, компенсация не такая уж маленькая: у нее заметно улучшилась память, ей больше не хочется съесть сразу все, что лежит в холодильнике, у нее стопроцентное зрение, она бегает быстро как ветер, и есть еще кое-что. Мама говорит, что она симпатичная, но подруга Оливия готова пойти еще дальше.

– Господи, ты такая хорошенькая. Просто красотка, – говорит ей Оливия, и, кажется, она не особенно этому рада. Они опять сидят в комнате у Оливии и на этот раз обсуждают загадки и тайны старших классов, к которым им предстоит приобщиться уже совсем скоро. – Ты больше не носишь очки, у тебя ни единого прыщика. Это несправедливо. Скоро тебе придется везде ходить с палкой, чтобы отбиваться от ухажеров.

Гвенди смеется, пытается отшутиться, но она знает, что Оливия в чем-то права. Она и вправду хорошенькая – и, вполне вероятно, в будущем станет красавицей. Может быть, к первому курсу университета. Только как быть с пультом управления, когда она уедет учиться? Нельзя же просто оставить его под деревом на заднем дворе!

В первую пятницу в старших классах Генри Дюссо приглашает ее на танцы, не отходит от нее весь вечер, потом провожает до дома, всю дорогу держит за руку и целует ее на прощание. Это не так уж плохо – целоваться с мальчишкой, – только у Генри пахнет изо рта. Гвенди надеется, что следующий парень, с кем она будет целоваться в губы, не станет пренебрегать ополаскивателем для рта.

После танцев она просыпается в два часа ночи, зажимая руками рот, чтобы не закричать, все еще во власти самого страшного из всех кошмаров, которые снились ей в жизни. В этом сне она выглянула в окно над кухонной раковиной и увидела Генри, сидящего на качелях из старой автомобильной покрышки (эти качели папа Гвенди снял еще в прошлом году). Генри держал на коленях пульт управления. Гвенди выскочила во двор и крикнула, чтобы он не нажимал на кнопки, особенно – на черную кнопку.