Гвенди и ее шкатулка - Ричард Чизмар

В этот раз Гвенди тоже неплохо проводит время, но пульт управления никак не идет у нее из головы. А вдруг его кто-то отыщет и украдет? Она знает, что это вряд ли – грабители полезут в дом и не станут шарить под деревьями на заднем дворе, – но эта мысль не дает ей покоя. Отчасти в ней говорит собственнический инстинкт; это ее пульт. Отчасти ей жаль шоколадок. Однако больше всего ее беспокоят кнопки. Вор их увидит, задастся вопросом, для чего эти кнопки, и станет нажимать. Просто из любопытства. И что тогда будет? Особенно если он нажмет черную кнопку? Которую Гвенди уже начала называть Раковой кнопкой.

Когда мама говорит, что хочет выехать в воскресенье пораньше (днем будет собрание Женского благотворительного общества, и в этом году миссис Питерсон выбрали казначеем), Гвенди только рада. Вернувшись домой, она переодевается в старые джинсы и выходит на задний двор. Она немного качается на качелях, потом делает вид, будто что-то обронила, и встает на одно колено – якобы ищет. На самом деле ей надо проверить, на месте ли холщовый мешок. Он на месте… Но этого мало. Гвенди украдкой запускает руку между двумя искривленными корнями и ощупывает пульт. Пальцы останавливаются на кнопке, Гвенди чувствует под холстом ее выпуклую поверхность и быстро – словно обжегшись – отдергивает руку. Но она все равно испытывает облегчение. Пока на нее вдруг не падает чья-то тень.

– Покачать тебя на качелях, солнышко? – спрашивает папа.

– Не надо. – Гвенди встает и отряхивает коленки. – Они мне уже маловаты, на самом деле. Я лучше пойду посмотрю телевизор.

Папа обнимает Гвенди, поправляет очки у нее на носу, потом запускает пальцы ей в волосы и распутывает парочку колтунов.

– Ты так выросла, – говорит он. – Но все равно ты всегда будешь моей маленькой девочкой. Да, Гвенни?

– Да, папа, – говорит Гвенди и бежит в дом. Перед тем как включить телевизор, она выглядывает во двор из окна над кухонной раковиной (ей больше не нужно вставать на цыпочки, чтобы увидеть, что происходит снаружи). Она наблюдает, как папа толкает качели из автомобильной покрышки. Она ждет, не опустится ли он на колени: вдруг ему любопытно, что она там искала. Но папа просто идет в гараж. Гвенди заходит в гостиную, включает телик, где идет «Соул трейн», и танцует под Марвина Гэя.

В понедельник, когда Гвенди приходит домой после пробежки по Лестнице самоубийц, рычажок рядом с красной кнопкой выдает крошечного шоколадного котенка. Гвенди сдвигает второй рычажок, на самом деле ничего не ожидая, но из прорези выезжает дощечка, а на дощечке – еще один серебряный доллар 1891 года, без единой царапинки или потертости на обеих сторонах. Уже потом Гвенди узнает, что такие монеты называются не бывшими в обращении. Она дует на доллар, затуманивая черты Анны Уиллесс Уильямс, затем опять натирает ее до блеска краем футболки. Теперь у нее уже два серебряных доллара, и мистер Фаррис сказал правду о том, сколько они сейчас стоят: этих денег почти хватило бы, чтобы оплатить год обучения в Университете Мэна. Хорошо, что до окончания школы еще несколько лет, потому что двенадцатилетний ребенок вряд ли сможет продать такие ценные монеты. Они вызовут слишком много вопросов.

А уж сколько вопросов вызвал бы пульт!

Она снова трогает кнопки, одну за другой, старательно обходя пальцами страшную черную кнопку, но в этот раз медлит на красной. Вновь и вновь скользит по ней пальцем. Ощущения странные: смесь тревоги и чувственного удовольствия. Наконец она убирает пульт обратно в мешок, прячет его в тайник, садится на велосипед и едет к Оливии. Они пекут клубничные конвертики под присмотром мамы Оливии, потом поднимаются в комнату Оливии и снова слушают музыку. Открывается дверь, входит мама Оливии, но вовсе не для того, чтобы – как думали девочки – попросить их уменьшить громкость. Нет, ей тоже хочется потанцевать. Это весело. Они танцуют втроем и смеются как сумасшедшие, и когда Гвенди приходит домой, она с аппетитом съедает весь ужин.

Но без добавки.

В средней школе оказывается не так уж плохо. Гвенди снова встречает старых друзей и заводит новых. Она замечает, что некоторые мальчишки поглядывают на нее, но это не страшно, потому что среди них нет Фрэнки Стоуна, и никто не называет ее Гудиером. Благодаря Лестнице самоубийц это обидное прозвище упокоилось с миром. На день рождения в октябре она получает в подарок плакат с Робби Бенсоном, маленький телевизор для своей комнаты (боже, какая радость) и уроки по смене постельного белья (не радостно, но и не страшно). Ее принимают в футбольную команду и в легкоатлетическую команду для девочек, где она быстро становится одной из лучших.

Шоколадные зверюшки продолжают исправно поступать из недр пульта – двух одинаковых не было еще ни разу, детали фигурок неизменно поражают воображение. Раз в одну-две недели пульт выдает и серебряный доллар, всегда 1891 года выпуска. Пальцы Гвенди все дольше и дольше застывают на красной кнопке, и иногда она ловит себя на том, что тихонечко шепчет:

– Все что захочешь. Все что захочешь.

Мисс Чайлз, учительница истории в седьмом классе, молода, красива и старается вести уроки так, чтобы детям было интересно. Подчас у нее ничего не выходит, и все старания идут прахом, но иногда она добивается оглушительного успеха. Незадолго до рождественских каникул мисс Чайлз объявляет, что их первым уроком в новом году будет «час любопытства». Каждый ученик должен придумать вопрос по истории, который ему интересен, и мисс Чайлз попробует удовлетворить их любопытство. Если она не сумеет ответить на какой-то вопрос, он будет вынесен на всеобщее обсуждение.

– Только, пожалуйста, не задавайте вопросы о половой жизни президентов, – говорит она, и мальчишки рыдают от смеха, а девочки нервно хихикают.

На первом после каникул уроке истории звучат самые разные вопросы. Фрэнки Стоун интересуется, правда ли, что ацтеки ели человеческие сердца, Билли Дей спрашивает, кто создал каменных истуканов на острове Пасхи, но большинство вопросов на часе любопытства в январе 1975-го – это вопросы «что, если». Что, если бы южане выиграли Гражданскую войну? Что, если бы Джордж Вашингтон умер от голода или обморожения в Вэлли-Фордже? Что, если бы Гитлер утонул в ванной, когда был маленьким?

Когда приходит черед Гвенди, она готова задать свой вопрос, но все равно слегка нервничает.

– Не знаю, может быть, мой вопрос не по теме, – говорит она, – но мне кажется, он имеет какое-то историческое… э…

– Историческое значение? – подсказывает мисс Чайлз.

– Да! Оно самое!

– Хорошо. Задавай свой вопрос.

– Что, если бы у вас была кнопка… волшебная кнопка… если нажать на нее, можно убить любого, кого захочешь. Или, может быть, не убить, а заставить его исчезнуть. Или взорвать любое место, которое вам хочется уничтожить. Кого вы заставите исчезнуть? Или какое место взорвете?

Класс уважительно молчит, обдумывая столь восхитительно кровожадную идею, но мисс Чайлз хмурится.