Кстати о любви - Марина Светлая

Полутинейджерский вид, зеленая прядка за ухом, лицо еще почти детское, несмотря на полных двадцать восемь лет. И глубокий низкий голос, еще не мужской, но уже не женский.

- И правда сюрприз, - радостно поздоровался отец, переключившись с насупленного Загнитко на любовь всей своей жизни – единственную дочку.

– Руся про предка вспомнила!

- Вспомнила, вспомнила, - кивнула она. – Еще и не с пустыми руками!

- Ладно, не буду вам мешать, - проговорил Загнитко, направившись к двери.

- Да я на минутку! – отозвалась Руслана, прошла к столу и развернула пакет. Свиток благополучно выкатился на столешницу. – Это, конечно, не

Пулитцеровская премия пока что, но…

- Это то, о чем я думаю? И молчала!

- Мог бы и в новостях почитать.

- Времени не было, - Евгений Русланович подобрал свиток и повертел его в руках. Сам сиял от удовольствия не меньше позолоты на новой игрушке.

- Поздравляю, - вставил Загнитко. – Вещь!

- Угу, - кивнула Руська. – Ладно, мальчики, вы болтайте дальше, а я побежала.

- Стоять! – командирским тоном приказал отец. – Это дело отметить надо.

Придумала как?

- Я уже отметила. На вечеринке в Ramada-Encore по случаю вручения, - на которую она не осталась – потому что делать ей там было нечего, да и скука…

- А в кругу семьи и друзей?

- Мама торт испекла. Прости, что тебя не позвали. Ее Саше это вряд ли понравилось бы.

Саша – был новым постоянным маминым кавалером. С семьей ей зашибись повезло – это да. Зато единственный ребенок двух чокнутых родителей. Избалованный и капризный.

- Испекла? – приподнял бровь Евгений Русланович.

- Ну ок, заказала.

- Это на Натаху больше похоже, - крякнул Загнитко, захлопывая за собой дверь.

- Так, выкладывай, что тебе дарить? – снова подал голос отец, оторвавшись наконец от изучения свитка.

- Это не школьная золотая медаль, не первая сессия и не защищенный диплом, чтобы ты мне что-то дарил!

- Руська!

- Всякую ерунду я себе и сама позволить могу, правда.

- Руська!

- Да квартира забита техникой, мне ничего не надо!

- Руслана!

Росомаха выдохнула, посмотрела на отца и милостиво кивнула.

- Мой старик похрипывает, в автосервис задолбалась ездить… менять думаю.

- Какую?

- Не знаю…

- Руська!

- Шевроле Корвет.

- Ну вот и договорились. Но в ресторан я тебя свожу, слышишь?

«Секретутку свою своди», - вертелось на Руськином языке, но она только улыбнулась. Широта души Евгения Руслановича Росохая не знала границ.

Проболтали они еще с полчаса и буквально ни о чем, прежде чем Руська отважилась задать вопрос, который беспокоил ее с самого первого мгновения, как она открыла дверь.

- Дядя Паша чего такой нервный?

- Работа у него нервная, вот он и нервный, - дернул плечом отец и отпил кофе из чашки, любезно принесенной секретаршей. Руслана кофе не пила

– грызла печенюшки из вазочки.

- У всех нервная. Не все дверьми хлопают. Я не вовремя явилась?

- Да нет… Вовремя, чтобы меня спасти. Наши ребята машину задержали пару часов назад. Вскрывать груз не дают. Загнитко требует пропустить, про национальную безопасность вещает. Нашел кому. Задрали. Будто я к этому отношение имею. Мое дело маленькое. Не шалю, никого не трогаю…

- … починяю примус.

- Вроде того. На пенсию мне пора, на пенсию.

- Твоя Юлиана того же мнения? – Руськина бровь при упоминании имени секретарши вызывающе дернулась – совсем по-отцовски.

- Моей Юлиане мнение не положено.

- Удобная позиция. Про машину потом расскажешь, чем дело закончилось?

- Если не забуду. Они там опять чего-то делят, поделить не могут. И у всех полномочия!

- Разберутся, - Руськин голос прозвучал куда более равнодушно, чем мог бы, если бы она не сдерживалась.

Еще через десять минут Руслана выкатывалась из кабинета отца с твердым намерением найти Загнитко и разузнать, чего такого произошло-то. Интуиция ее подводила крайне редко, она привыкла ей доверять.

И сейчас не ошиблась. Служебный автомобиль генерал-майора вместе с его шофером преспокойно стояли на парковке, когда Росомаха подходила к своему старенькому Жуку. Первым порывом было вернуться в здание и разыскать Павла Анатольевича. Но его она быстренько подавила.

Скрылась в салоне машины и замерла, вцепившись в руль и выжидая.

Какого черта ей это надо?

«Надо!» - отвечало шило в ее тощей заднице. Без дальнейших разъяснений, естественно. И, кроме ожидания, ей уже ничего не оставалось.

По счастью, ждать пришлось не очень долго. Не более получаса. Дядя

Паша показался на парковке, сияющий, что самовар – это даже в свете включающихся фонарей было видно. Предположений всего два: либо

«Женя провел и дальше сам», либо просто «сам». Но то, что свой профит генерал-майор получил, очевидно.

«Машину пропустили», - включился мозг, а чувство предосторожности выключилось.

Не имея представления, зачем она это делает, Руслана на своем Жуке проследовала по городу следом за автомобилем Загнитко. И даже не позволяла себе больше вопросов типа «какого черта?»

Смысла во всем этом не было, а голый энтузиазм был. А еще чувство удивления, детского восторга и удовлетворения от своего подчас излишнего любопытства, когда шофер генерал-майора принялся парковаться возле ночного клуба «Мандарин» на Шулявке. Брови ее поползли вверх. Но теперь остаться и узнать, чем все это закончится, стало делом чести.

Переждав, пока Загнитко – старый хрыч, у тебя жена и трое детей!!! – скрылся в клубе, она осторожно устроила Жука подальше от его машины. А потом последовала по пути вышеупомянутого старого хрыча в пучину пьянства и разврата. В конце концов, росомаха добычу преследует бегом: бегает небыстро, но очень вынослива, и берет свою жертву измором.

При случае может отбить ее у других хищников.

Людей в клубе было еще немного – вечер только-только начинался.

Руслана, надев на голову капюшон толстовки, чтобы стать менее заметной со своей сигнальной изумрудной прядью, быстро пробралась к бару, заняв там наблюдательную позицию. Для виду заказала сразу два коктейля и усиленно делала вид, что глушит их в обе трубочки. Сама же оглядывалась по сторонам, в который раз пытаясь отыскать глазами дядю Пашу.

Сколько времени она так просидела – и сама не знала. Музыка била по мозгам – почти раздражающе. Еще больше раздражало то, что в подобных местах ей всегда становилось не по себе, еще с юности и времен первой, будь она неладна, любви. Навевало, черт подери.