Кстати о любви - Марина Светлая

Собственный проект – серию лонгридов «С востока на запад» – он, естественно, считал лучшим и куда более достойным, но, в конце концов…

«Будут и у меня свои каннибалы», - спокойно текли его мысли, как и струи прохладного душа, настраивая на рабочий лад и поддерживая боевой дух.

Ровно в 9-30 гладко выбритый, в белоснежной рубашке и без пиджака Егор вошел в кухню, где уже распространял свой аромат черный кофе, и аппетитным натюрмортом расположился завтрак, приготовленный домработницей.

Оля не готовила. От слова «вообще». Это не входило в сферу ее интересов, а растрачивать себя на то, что не интересно, Оля, как и всякая принцесса, а она несомненно была принцессой, считала занятием бессмысленным. Может быть, именно поэтому ей легко удавалось переносить молчаливое неодобрение свекрови с вечными намеками на внуков, которых они с Лукиным давно уже должны были ей подарить, и на пироги, которые у них почему-то готовит чужая женщина. В конце концов, это вечное бурчание Олю тоже не особенно трогало.

А вот кофе она варила виртуозно, чем и баловала мужа по утрам.

Но только не в этот день.

О том, что произошло нечто, определенно выбившее Олю из состояния душевного равновесия, свидетельствовали, во-первых, отсутствие джезвы на плите и в раковине, а во-вторых, тот факт, что ее чашка в данный конкретный момент наполнялась из кофемашины. Его, впрочем, была уже наполнена и перенесена на стол.

Помимо того, Оля в «счастливом» изумрудном платье и с идеальной укладкой, сидя на маленьком креслице в углу кухни, закинув ногу на ногу, яростно набивала текст на планшете и хмурилась, не то что не соизволив голову поднять, но, кажется, еще и не замечая вошедшего супруга.

- Не мучай технику, - сказал Егор, присаживаясь к столу и приступая к завтраку.

- Меня бы лучше пожалел, - хмуро ответила Ольга, не отвлекаясь.

- На предмет чего?

- На предмет Озерецкого.

- Снова отказал?

- Это уже вошло в систему, да?

- Да оставь ты его в покое, - посоветовал Егор. – Найди себе другой предмет для домогательств.

- Да ему альтернативы нет! – возмутилась Оля, оторвав наконец от планшета глаза, идеально подведенные черным карандашом. – Где еще такого возьмешь? С нашим-то печальным кинематографом… а тут бац – и сразу Голливуд. Черт… значит, как на вшивом кинофесте летом в Одессе тусить – так это нормально! А как в приличном издании засветиться – так

«Энтони Озерецкий не дает интервью»!

- Имеет право, - хмыкнул Лукин.

- Право? Ну знаешь! Нам нужен лучший. Лучше Озерецкого никого нет. Ты вообрази себе на минуту, какие это перспективы. Эксклюзив для «À

propos». Черт, ну не мне же тебе объяснять, Егош!

- Да ладно! Не единственный он.

- Ты, кстати, тоже не единственный, - фыркнула Оля. – Молодежь вот на пятки наступает. Вчера у тебя из-под носа твою премию умыкнули, сегодня

– Озерецкий нас послал. А завтра – вылетим в трубу. И так держимся за счет былых заслуг, плесенью покрываемся!

- Закажи декоратора, он убедит тебя, что плесень – это винтаж, - Егор поднялся. – Отвлекись на что-нибудь другое. Потом вернешься к

Озерецкому. Ты едешь?

- Нет. У меня с утра встреча.

Машина за ним приезжала всегда ровно в 10-00. Время в дороге Лукин чаще всего занимал мозговым штурмом, функции которого сегодня взяла на себя Ольга. Озерецким она бредила несколько месяцев. За это время ее идея обросла подробностями и нюансами оформления. И потому требовала воплощения – это состояние и сам Егор знал не понаслышке.

Была она права и в том, что журналу требовалось что-то новое. Их формат всегда был далек от громких разоблачений и грязных скандалов, но любой эксклюзив протухает в те же сроки, что и бульварщина. И тогда плесень, украшающая «À propos», перестанет быть винтажом, превратившись в привычное состояние, в котором Лукин с его космическими амбициями находиться не намеревался.

К своим амбициям Егор относился крайне нежно. Именно они привели его туда, где он теперь находился, и сделали таким, каким он был.

Хотя и начиналось все достаточно банально – желанием продолжить династию журналистов Лукиных. Первым в репортеры подался дед.

Самоучка, писавший документальные очерки и месяцами пропадавший по городам и весям необъятной Родины. Отец стал военкором. Его мотало по горячим точкам, и жизнь его умещалась в одном рюкзаке. А когда возвращался домой – неожиданный и молчаливый, дом наполнялся собранностью, совершенно не присущей матери.

Даже отчим Егора оказался обозревателем небольшой газетенки, которую сплоченный всеми возможными способами коллектив умудрялся удерживать наплаву не один десяток лет.

Будучи прагматиком, Лукин-младший не искал в профессии романтики, но и себя вне журналистики не представлял. Он ставил перед собой надежные цели, уверенно их достигал и прочно обосновывался на новой ступеньке, внимательно присматриваясь к следующей.

Собственный тематический пятиминутный блок в утреннем шоу на радио, журфак с красным дипломом, Марценюк в качестве бессменного подельника любых начинаний Егора и профессор, направивший его в престижный бизнес-журнал – таков итог университетской пятилетки.

Потом были фриланс, участие в аналитических телепрограммах и собственный электронный журнал, который они организовали вместе с

Марценюком, удачно воспользовавшись популярностью Егора при отсутствии денежных средств.

Интернет-версия оказалась не только жизнеспособным детищем, но и спустя короткое время привлекла фею-крестную в лице широко известного бизнесмена, который в тот период подыскивал медиа-проект для своего холдинга. Заводы и пароходы у него уже были, а газеты не было.

Новоявленный мистер Твистер оказался идеальным партнером. Вложил деньги, ни во что не вмешивался, довольствовался дивидендами, и, объявив себя человеком старой формации, поставил единственное условие – воплотить «À propos» еще и на бумаге.

А теперь каннибалы… наступают на пятки.

Первая половина дня прошла вяло. Марценюк был подозрительно тихим.

Выпускающий редактор не менее подозрительно покладистым.

Руководители отделов не показывались, что подозрительным не было.

Вечером первый зам объявил им летучку – подбирают хвосты. Сам Егор просматривал рукописи для сигнального выпуска, поглядывая на часы с обратным ходом, негромко шуршащие секундной стрелкой.

Телефон агента Энтони Озерецкого оказался на его столе с самого утра, едва он переступил порог приемной, не сумев озадачить этим вопросом расторопную помощницу. Потому после обеда, устроившись в любимом кресле любимого кабинета, он слушал в трубке пунктирные гудки вызова.

Его ожидание было вознаграждено. Через несколько секунд заокеанье отозвалось приветственной басурманской речью в исполнении приятного, почти мурлыкающего женского голоса, означавшей на всех языках мира примерно одно: «ну и чего ты, мил человек, звонишь?».