Ксеродерма - Николай Викторович Шаталов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Напряжение паравертебральных мышц умеренное, скорее всего, и болевой синдром не такой интенсивный. Просто эмоции разыгрались. Видимо, и в жизни она особа страстная, в определение моменты, скорее всего, не стонет, а кричит, возможно, даже нецензурно ругается.
— Сейчас, прошу вас, немного наклонитесь кпереди, — сосредоточенно сказал я.
— Можно я буду упираться в ваш стол руками? — сосредоточенно ответила она.
— Можно и ногами. Он крепкий, он много видел, слышал и выдерживал.
— Вам срочно нужно поменять вывеску на двери, от озабоченных пациенток отбоя не будет.
— Извините, вы замужем?
— У меня спина болит, а не…
— Осмотр окончен, дальше сами.
— Что сама?
— Разогнулись, повернулись, подняли, застегнули.
Думаю, скорее всего, она, кричит, думаю, ругается, ибо, обладая подобным телом, это совершенно естественно. Бездыханной быть не должна.
— Говорите, говорите, вы снова замолчали.
— Молчу, молчу и пишу для вашего здравия свои рекомендации или вы желаете уйти без оных?
— А вы не можете писать и говорить?
— А вы не можете страдать и молчать?
— Страдают, молча и беспричинно только дуры, а у меня есть законный повод излить свою печаль, уныние и боль.
— Вот мои рекомендации. Ступайте, лечитесь. Жду. Через пять дней, надеюсь, возрадуемся вместе. На следующий приём лучше прийти без бюстгальтера. По последним данным, полученным в крупнейших клиниках мира, это однозначно способствует выздоровлению.
— Вы в этом уверены?
— Да. Безусловно. Это меньше раздражает… кожные покровы спины.
Думаю, она точно кричит и точно матерится.
Я решил проводить её до двери кабинета, и мы распрощались почти по-товарищески. Но я был точно уверен, что на большее рассчитывать не стоит.
Болезнь — это молодость, лечение — зрелость. В первом случае внезапность и быстрота, во втором — рассудительность и готовность к воздержанию и самоограничению. Это не запад и не восток, но они обязательно встретятся, и вот тогда и возникнет бесконечный вопрос, который пытались разрешить предыдущие поколения и который наверняка возникнет у настоящих и будущих.
Вот такие они, производственные будни, хотя личное я ничего не произвожу, и даже женщины раздеваются у меня сами. Хотя она…
Если женщина тебе не по зубам, не стоит тратиться на дантиста.
Для посторонних двери закрываются.
Люди ищут
Двери беспардонно открываются.
Каждый чешет себе голову по-разному.
Прием подходил к концу. Дверь в мой кабинет осталась полуоткрытой. В коридоре тихо звучала песня о том, как в давние времена парень бросил девушку, но она всё равно будет его ждать. В ожидании приёма сидели две женщины. Их объединяла опрятность, разъединяла скорость движения рук и ног. Первой было около тридцати, второй около семидесяти, но песня звучала одна, и, несмотря на разницу в возрасте выражение лиц у обеих было одинаково.
Большая страсть выравнивает разницу в годах, как каток выбоины на асфальте.
Весьма возможно, первую забыли на следующий день, а у второй, когда-то давно уехавший парень, уже реально повредился умом и не тормозит собственным разумом ни в какую сторону. И кто знает эту правду, ибо она как песня, из которой слов не выкинешь, и душевно исполнить её практически невозможно.
Я посмотрел с нежностью в их задумчиво повлажневшие глаза.
— Прошу, заходите. Кто из вас будет первой, точнее, пред последней?
— Мне без разницы, — сказала молодая.
— Я тоже никуда не тороплюсь, — сказала женщина в возрасте.
Одна печальная мелодия сблизила двух разновозрастных дам и почти сняла усталость и раздражение, возникшее в ожидании приёма, и я в своём белом халате больше напоминал гарсона, нежели врача. Как ни парадоксально это звучит, но кто-то явно жаждет быть последним, хотя в некоторых случаях зайти первым в любой кабинет, это уже подвиг. И неважно, чей это кабинет.
— Ещё раз прошу, приглашаю. Ибо уходит наше-ваше время, а вместе с ним, возможно, и ваше здоровье.
Весь день одни женщины. Нет, я не гинеколог, просто день такой выдался, как в бане. Они продолжали молчать, следовательно, мне и решать. Победила молодость, зрелость продолжила размышлять. Имея определённый мужской и врачебный опыт, я предположил, что с более молодой пациенткой всё закончится несколько быстрее.
Она решилась. Она вошла.
Она дышала болезнью и здоровьем, и всего в ней было поровну. Она дышала душой и теплом, и попробуй угадать, где и в каких количествах это хранится.
— Прошу вас, проходите, пожалуйста, присаживайтесь. Ка кие проблемы привели вас ко мне?
— Насколько я могу понять, ты меня не узнал или сделал вид, что ты невролог на всю голову, а я обычная болящая, пришедшая к концу рабочего дня. Я тебя давно искала, прошу помочь по старой дружбе.
— Мадам болеет?
— С одной стороны, у мадам особых проблем нет, с другой стороны, как ни крути, мне ужасно хочется тебя попользовать. Полагаю, не стоит объяснять, насколько привлекает, возбуждает белый халат, особенно если он изрядно помят, застиран и давно не находился в опытных женских руках.
Любая работа полна неожиданностей, и в моей случается такое: открыла дверь одна болящая, вошла другая, а передо мной присела совершенно здоровая, агрессивная и неуёмная стерва.
И рана давно зажила, а боль осталась, и лечение не отличается большим разнообразием, и страждущие читают одни и те же молитвы, а получается у всех по-разному.
— Сколько лет прошло, сколько лет. Не знаю, как я, а ты, мне кажется, совершенно не изменился. В твои годы ты уже врач, кото рому разрешили осматривать людей, выписывать рецепты и назна чать им разное лечение. Да ещё имеешь отдельный кабинет, с пись менным столом, ручки, бумага, даже молоток есть, сколько всего! — раскачиваясь словно китайский болванчик, произнесла она.
— Стараюсь, — ответил я.
— Просто выдающаяся карьера. Тебе нужно дорожить этим местом. Молодых прожорливых охотниц в округе много, но, по правде сказать, я бы здесь долго не задержалась.
— Ты осталась прежней, я тогда у храма видимо ошибся, наивно размечтался, что твой характер и образ мысли изменился, но мальчик у тебя хороший. Как ты меня нашла через столько лет?
— Увидела твой портрет на обложке журнала «Они позорят наш район». Не скрою, издание раскупалось очень бойко. Ну и, конечно, вспомнила, наше единственное с тобой студенческое утро.
— Ты пришла, чтобы очернить мое невинное, честное, девичье имя?
— В паспорт свой посмотри. Кому теперь нужна наша