Черное Рождество - Наталья Александрова

– Офицеров двое застрелилось, – крикнул из толпыпленных угодливый голос.

– Туда им и дорога, – облегченно вздохнулкомандир.

– У тебя наган есть? – прошептал Алымов.

– Нет, – также шепотом ответил Борис. – Икарабин потерял.

– А у меня ни одного патрона, – вздохнулАлымов. – Даже застрелиться не могу. Так и бросят нас в воду, как барановсвязанных.

Между тем красноармейцы штыками отогнали от толпы двоихказаков. Один пробовал сопротивляться, его угостили прикладом в зубы. Завальнюки еще один ловко связали их за локти, спина к спине, а маленький и белобрысыйсуетился рядом, разглядывая сапоги – вечную проблему бойца на войне. Сапоги указаков были сношенные, и белобрысый огорченно поцокал языком.

Дальше дело у красных пошло на лад. Под пулеметом толпазастыла обреченно, хотя все понимали, что впереди тоже смерть, еще болеемучительная, в ледяной воде. Завальнюк с напарником споро вязали пленников, какбудто делали обычную крестьянскую работу. Пытавшихся сопротивляться белобрысый,стоявший наготове тут же, бил прикладом по голове, так что человек оседалсразу, теряя сознание на время. В толпе стоял глухой стон, пару раз начиналоськакое-то движение, но тут же командир кричал: «Костя, давай!» – и пулеметчикпускал очередь – короткую, потому что берег патроны. Раненые и убитые падали наземлю, Борис не сомневался, что их потом тоже подберут и бросят в море.

Маленький белобрысый красноармеец хозяйственным окомвысматривал целые сапоги и заставлял смертников разуваться. Вот пришла очередьтого самого казака, что вырвал у Бориса карабин и кричал, что им, простымлюдям, ничего не будет. Он совершенно помешался от страха, ноги егоподгибались, он полз на коленях и все порывался целовать солдатские ботинки,крича:

– Ребятушки, родненькие, пощадите! У меня детки малыедома остались… Ребятушки, милые, спасите!..

– Дерьмо! – процедил Алымов и сплюнул сквозь зубы.

Казака вязали, он выл по-звериному. Связанных попарно тащилипо сходням на баржу, и вот, очевидно решив, что от большого количества народабаржа может пойти ко дну, начали топить. Толпе пленных было плохо видно, чтопроисходило с другой стороны баржи, но крики и плеск объясняли все.

Дюжий казак рядом с Борисом перекрестился и забормоталмолитву.

– Вот что, Петька, – решительно зашепталБорис, – мне в такой компании помирать неохота.

– У нас есть выбор? – холодно отозвался Алымов.

– Закрой-ка меня, чтоб никто не видел.

Он незаметно вытащил из-за пояса нож – единственноеоставшееся оружие – и разрезал новые, только вчера презентованные Саенко сапогитак, что портянки торчали наружу. Потом он сунул нож за голенище.

– Что ты задумал, Борис?

– Испытаем судьбу еще раз, – шепнул Борис и обнялдруга, – а если не выйдет, то прощай, Петр!

– Вместе туда попадем, – грустно улыбнулся Алымов.

На пристани раздался вдруг шум, кашлянье мотора и появилсяавтомобиль, из которого вышли несколько человек и среди них – очень знакомаяБорису фигура в кожанке и фуражке. Человек был высок и очень худ, держалсянесколько скованно, но Борис, не веря своим глазам, узнал в нем своего знакомцаСергея Черкиза – начальника особого отдела ЧК. Познакомились они, если можнотак выразиться, на допросе, когда Борис, по глупости или по невезению, попалсякрасным. Допрос окончился отправкой Бориса в депо – место, откуда каждую ночьвозили на расстрел. И если бы не верный Саенко… лежать бы Борису в ОльховойБалке чуть присыпанному землей среди таких же как он. Борис вспомнил, как долгои увлеченно говорил Черкиз о революции. Борис вначале сомневался в егоискренности, но потом понял, что этот человек болен, и под свою болезнь, вкоторой переплелись его природный садизм и невротическая восторженность, онподвел красивое коммунистическое обоснование.

– Ничему не удивляйся, держись со мной рядом, – шепнул БорисАлымову и вдруг заорал: – Сергей! Эй, Серега, Черкиз!

Его голос далеко раздавался на пристани. Черкиз услышал, иесли оставались еще у него сомнения, то фамилия Черкиз, выкрикнутая Борисом, ихразвеяла. Борис увидел, как Черкиз обернулся, дернув головой, как поморщилсяболезненно.

– Серега, Черкиз! – надрывался Борис, проталкиваясь к краюпоредевшей уже толпы, туда, где красноармейцы хватали по двое и вязалиобреченных на смерть.

Их глаза встретились, и Борис с совершенно неуместным в егоположении злорадством заметил, как Черкиз побледнел и во взгляде его мелькнулосначала узнавание, а потом ненависть.

– Товарищ Черкиз, – надрывался Борис, – ты что, не узналменя, что ли? – И торопливо объяснял соседям, так чтобы слышали красноармейцы:– Друг детства мой, вместе в реальном учились.

Черкиз подошел к нему так быстро, что даже споткнулся и чутьне упал.

– Здоров, Серж! – дурашливо улыбнулся Борис и сделалдвижение, как будто хотел обнять. – Ты живой, а я-то думал, что на том свететы. Выжил, значит… Ну и я тоже выжил…

Черкиз смотрел на него белыми от ненависти глазами, праваярука его шарила в кобуре, и Борис подумал обеспокоенно, не перегнул ли онпалку, а то как бы этот псих не пристрелил его прямо на месте. Но Алымов шагнулиз толпы и встал вплотную к Борису, глядя на Черкиза со спокойным презрением.Так стояли они трое, глядя друг другу в глаза, и толпа замерла вокруг вожидании.

Черкиз, мертвенно-бледный, тряхнул наконец головой и оторвалруку от кобуры.

– Выжил, говоришь, – процедил он. – Ну это мы сейчаспоправим! – И крикнул, повернувшись к красноармейцам: – Чего встали?Продолжайте!

Тут же Бориса с Алымовым схватили и потащили к Завальнюку сего веревками. Черкиз подошел к ним и внимательно наблюдал за операцией.

– Принципиальный какой товарищ Черкиз, – приговаривалбелобрысый красноармеец, крутясь вокруг Бориса, – а ты, ваше благородие, небосьдумал, что он друга детства пощадит? Как бы не так, потому как ты естьклассовый враг и тебя надо беспощадно истреблять, вот как.

– Пошел ты! – спокойно произнес Алымов.

Они с Борисом сцепились локтями и напрягли мускулы до боли,надеясь, что потом, когда они расслабятся, веревки не затянутся так сильно.

– Ты чего натужился-то? – заворчал было Завальнюк, но Черкизкрикнул ему срывающимся от бешенства голосом:

– Не разговаривать! Давай быстрей вяжи! Рассусоливают тут,как бабы…

Завальнюк обиженно засопел, но ничего не ответил. Борис срадостью почувствовал, что завязал он веревку всего на один узел, не перекидываядополнительной петли. Тем легче будет перерезать веревку…

– Прощай, товарищ Черкиз, – произнес он, глядя в ненавидящиеглаза, – может, еще встретимся…