Прежде всего любовь - Эмили Гиффин

– Спорим, Дэниел бы тоже водил минивэн?

Лицо Джози темнеет, как всегда бывает при упоминании Дэниела. Потом она трясет головой и отвечает:

– Конечно нет. Хирурги не водят минивэны.

– Практикующие хирурги с маленькими детьми еще как водят, – отвечаю я, думая, что в мире нет ничего приятнее крошечной кнопки, которая автоматически открывает дверь, прежде чем отстегнуть ремень безопасности, удерживающий беспомощного отпрыска.

– Практикующие хирурги с маленькими детьми и хорошим вкусом – нет, – говорит она.

– Спасибочки, – мрачно отвечаю я.

– Да пожалуйста, – улыбается она, подтверждая мои подозрения. Она наверняка обожает конфликты. Особенно со мной.

Я решаю рискнуть:

– Кстати, о Дэниеле. Вчера звонила мама…

– А что, мама теперь вместо Дэниела?

– Можно мне закончить?

Она пожимает плечами и поправляет меня, как свою ученицу:

– Да, ты можешь закончить.

– Она говорила о пятнадцатилетней годовщине, – начинаю я, тщательно подбирая слова и злясь за это на себя. Если бы я могла изменить в Джози только одну вещь – хотя я бы предпочла изменить многое, – я бы изменила ее отношение к смерти Дэниела. Глухую стену, которую она выстроила вокруг него и памяти о нем. Так же, как наш отец.

– Годовщина? – говорит она, берет пиво и снова ставит на стол, не отпив. – Вряд ли это можно назвать годовщиной.

– Ну, технически это она.

Она трясет головой.

– Годовщина – это праздник. Годовщина свадьбы там или чего-нибудь хорошего… не аварии и смерти.

Это единственное, что она сказала о Дэниеле за много лет, и слова «авария» и «смерть», произнесеные вслух, кажутся мне маленькой победой.

– Годовщина – это дата, в которую что-то случилось. Хорошее или плохое, – говорю я как можно мягче.

Я почти собираюсь обнять ее, но у нас в семье это не принято. Мы не обнимались многие годы. Поэтому я остаюсь сидеть за столом и смотреть на нее с безопасного расстояния.

Джози сглатывает, смотрит на ногти на ногах, выкрашенные ярко-оранжевым лаком. Я помню, как говорила ей, что людям с толстыми пальцами следует отдавать предпочтение нейтральным цветам. Наверное, я вела себя грубо, но это же была шутка. Она испугалась, но потом заявила, что лучше уж толстые пальцы, чем толстые ноги, и с тех пор красит ногти в самые дикие цвета.

Когда она поднимает взгляд, я обращаюсь к ней по имени:

– Джози? Ты слышала, что я сказала?

Она говорит: «Да».

– Мама хочет, чтобы мы что-нибудь сделали. Втроем. Или даже пригласили папу.

– Так поговорила бы сначала с ним, – рявкает Джози. – И вообще, у него новая девушка.

– Да? – спрашиваю я, ощущая одновременно негодование и зависть. Выходит, она с отцом ближе, чем я. – И давно?

– Не помню… несколько месяцев.

– Я ее знаю? – мне кажется, что у них все не слишком серьезно. В его «Фейсбуке» нет никаких следов женщины, а все его девушки всегда это делали: постили фотографии, часто из поездок или из его дома на озере Бертон, отмечали его в записях, чтобы появиться в ленте его друзей.

Она пожимает плечами:

– Ее зовут Марсия. Она судебный репортер.

Джози начинает колотить по воображаемой клавиатуре, и я представляю себе девушку с огромной грудью и красными акриловыми ногтями.

– И сколько ей лет?

– Почему ты всегда спрашиваешь?

– А почему нет?

– Не знаю… за сорок. Она в разводе, двое сыновей. И что же мама собирается устроить на эту жуткую годовщину? Маскарад? Сеанс спиритизма?

– Джози! – кривлюсь я.

– Что? Мама верит в эту хрень.

– Она не верит в спиритизм! Только в знаки…

– Это ужасно. Нет никаких знаков. Дэниел не создает радуги и не подбрасывает на тротуар монетки, – презрительно говорит Джози, – и ты так и не ответила на мой вопрос. Что именно она собирается устроить в память жуткой автомобильной аварии?

– Не знаю… может, съездить куда-нибудь.

– Ты считаешь, что это правильно? – спрашивает Джози, смотря мне в глаза. – Уехать в тропики…

Я перебиваю ее, пока она не наговорила лишнего.

– По-моему, дело тут не в правильности и неправильности. И я не сказала ничего про тропики! Она говорила про Нью-Йорк.

– Почему?

– Из-за Софи.

– Какой такой Софи?

– Ну тебя, Джози. Ты прекрасно знаешь… Подружка Дэниела.

– Почему они до сих пор общаются? Это нездорово.

– Может быть. Может, для этого она и хочет в Нью-Йорк. Все закончить.

– Закончить? Мередит, Дэниел погиб пятнадцать лет назад, – глаза у нее стали стальными.

– Я знаю, – говорю я.

Она смотрит на меня, прежде чем ответить.

– И знаешь что? – я не успеваю сказать ни слова. – Они бы все равно расстались. Она бы разбила ему сердце. Или наоборот. И в любом случае мама бы ее возненавидела, как возненавидела всех наших бывших, и давно бы уже забыла Софи. А вместо этого…

– Вместо этого Дэниел погиб, – говорю я, думая, что это все правда. Смерть Дэниела все изменила. Навсегда. И вот об этом Джози постоянно забывает.

Лицо Джози становится пустым, и она заявляет, что собирается поговорить с Харпер.

Я вздыхаю и смотрю ей вслед. Через несколько секунд я слышу, что они с Харпер визжат от смеха. Это подтверждает одну из моих теорий о сестре. То ли она использует детей, чтобы прятать свои настоящие взрослые чувства. То ли она сама еще ребенок.

Примерно через полчаса Джози возвращается в кухню с Харпер на буксире. Находит свои туфли и говорит:

– Ладно, это было круто, но я пошла.

– И куда? – спрашиваю я, хотя мне вовсе не интересно.

– Хочу поужинать с Гейбом, – она бросает пустую бутылку в мусор.

– Вы же живете вместе, вам мало? – спрашиваю я, думаю, когда это все наконец достигнет логического завершения. Что бы они ни говорили, я точно знаю, что мужчина с женщиной не могут «просто дружить», особенно если они вместе снимают квартиру.

– Ты не поверишь, но у нас обоих бурная социальная жизнь. Так бывает, когда у тебя есть друзья.

Она явно хочет поддеть меня, потому что считает, что количество друзей важнее качества. Чем больше фотографий ты постишь, чем больше на них людей, тем веселее ты живешь. Ей тридцать семь, но она так и не переросла концепцию популярности.

– Ага, – говорю я, – ну ладно, хорошо провести время.