Прежде всего любовь - Эмили Гиффин

– Привет, Кимми, – бросаю я через плечо, намекая на мерзкую соседку из «Полного дома», которая регулярно врывается в дом Таннера без стука.

Джози, которая до сих пор пересматривает этот сериал, – сразу видно, что она уже взрослая, – смеется и говорит:

– Ты правда думаешь, что я буду звонить в дверь дома, в котором выросла?

Я подавляю желание сказать: «Конечно, потому что это больше не твой дом, мы с Ноланом его честно купили», – или заметить, что нам с мужем нужно уединение и вообще мы могли заниматься сексом в холле. Теоретически. Вместо этого я решаю не связываться и не отвечаю на вопрос, а продолжаю проверять письма.

– Реально хреновый, – добавляет Джози, нависая надо мной.

– Что случилось? – спрашиваю я, вспоминая, что сегодня первый день учебы.

Наверняка она расскажет про Уилла, или его жену, или их дочь, которая попала в класс Джози. Она только об этом и говорит, с тех пор как получила списки учеников, и делает вид, что ее мучает ситуация, которая на самом деле ее несказанно радует, я точно знаю. Джози необходима драма с участием ее мужчин, пусть даже бывших.

– С чего бы начать? – вздыхает она, наваливаясь на стол. Я замечаю ее потертые золотые туфли и напоминаю, что в доме мы ходим без обуви.

– Брось, Мер, – говорит она, как будто это происходит первый раз, – я же не ходила по навозу. Ты бы лекарства, что ли, принимала от ОКР. Я слышала, золофт отлично помогает.

Она что, узнала, что я принимаю золофт? Она вполне могла покопаться в моей аптечке. Я перебиваю ее.

– Ты явно могла случайно наступить во что-нибудь, чего я точно не хочу видеть в комнате, где ем. И вообще, это мой дом и мои правила. Так что…

Она смотрит на меня, а потом яростно скидывает туфли, так что одна туфля оказывается у меня под стулом.

– Между прочим, я читала статью про этикет, и там написано, что не слишком тактично приглашать людей в дом и требовать, чтобы они сняли что-то, кроме верхней одежды, – говорит Джози, пальцами изображая в воздухе кавычки. Я представляю, как она ищет в интернете ответ и запоминает только то, что ей годится, игнорируя все остальные мнения. Например те статьи, где написано, что носить уличную обувь дома крайне негигиенично.

– Я не «приглашала тебя в дом», между прочим, – отвечаю я, тоже изображая кавычки.

Я знаю, что, с вероятностью пятьдесят процентов, она убежит из моего дома, и это меня вполне устраивает. Но Джози чувствительна только тогда, когда ей это удобно, и ей явно нужно немного бесплатной терапии, поэтому она пожимает плечами и оставляет за собой последнее слово:

– У меня наверняка грибок, и не говори, что я тебя не предупреждала.

– Переживу, – говорю я и перехожу к сути дела, – и что случилось? Ребенок Уилла?

– Ее зовут Эди. Сокращенно от Эден. Девичья фамилия Андреа, – говорит она, делает эффектную паузу и босиком идет к холодильнику, – мне, конечно, очень хочется сказать тебе, что она мерзкая сучка, но… она мне понравилась. Она очень милая, красивая и умненькая.

– Прекрасно, – говорю я.

– Прекрасно? В каком месте? Это ужасно! Она постоянно будет напоминать мне о том, чего у меня нет, – она выуживает с нижней полки бутылку пива, приготовленную для Нолана, и делает глоток, – и уж конечно миссис Уилл Карлайл захочет вступить в родительский комитет. Вот увидишь.

– Ты же учительница. Выбери родительский комитет сама, – предлагаю я, одновременно отвечая «нет» на приглашение на жуткий день рождения в одном из этих ужасных игровых центров, где проще заполучить сотрясение мозга или чесотку, чем повеселиться.

– В конечном итоге. Но все равно нужны волонтеры. Мамашки, которые поставят галочку в анкете. Так что, если желающих кроме нее не будет… – Джози вздыхает и не заканчивает предложение.

– Прежде всего, желающих будет человек пять, не меньше, – говорю я, думая о горящих энтузиазмом матерях в саду Харпер, – а если и нет, то можешь предложить это другой матери и надеяться, что Андреа ничего не узнает.

Хотя Джози уверяет, что учитель – одна из самых выматывающих эмоционально, физически и душевно профессий, мне постоянно кажется, что я что-то упускаю. Ее профессия вовсе не кажется мне такой уж сложной, особенно по сравнению с вечными интригами и давлением, которые царят в моей юридической фирме. Это я еще молчу про десять недель отпуска в году.

– Конечно, это до нее дойдет. Такие вещи всегда все узнают.

Я киваю. Тут она права. Матери всегда разговаривают. Честно говоря, если только жена Уилла не тактична сверх меры или не отказалась от любой информации о прошлом мужа, половина матерей уже наверняка в курсе сплетен об учительнице своего ребенка.

– А я тебе говорила, что нужно вмешаться, – я вспоминаю, как несколько недель назад продумывала ее разговор с директором и утверждала, что она должна потребовать перевода девочки в другой класс из-за «личных обстоятельств».

– К моменту появления списков класса было уже слишком поздно. Родители уже все знали.

– И? – спрашиваю я.

– И они узнали бы, что я попросила перевести Эди.

– И?

Джози смотрит на меня и отпивает пива.

– И то, что противоположность любви – равнодушие. А перевод ребенка в другой класс говорит, что мне не все равно.

– Как и то, что ты следишь за ней в соцсетях, – рискую сказать я, – но это тебя не останавливает.

Джози скалится, явно считая сталкинг признаком особой доблести.

– Я много лет не следила за Уиллом. Пока не узнала новости. И вообще, я только проехала мимо их дома… какой же это сталкинг. Я просто хотела посмотреть, где они живут.

– Ага, – говорю я, думая, что Уилл с женой вряд ли сочли бы такое поведение безобидным. Скорее стремным и неприятным.

– Я тебе говорила, какая у нее машина? – радостно спрашивает Джози.

– Ты упоминала минивэн, – говорю я, – может быть, это вообще его машина.

– Нет. У нее на бампере наклейка из колледжа Чарльстона. Ее колледж. Ее машина. Пристрели меня, если я сяду за руль минивэна.

– Ты забыла, что у меня тоже минивэн? – спрашиваю я, не понимая, намеренно ли она меня оскорбляет или у нее это выходит само собой.

– Разве ж об этом забудешь. Но я не хотела тебя обидеть. Мы же с тобой совсем разные.

– Да уж, – я удивляюсь, что у нас общие родители и нас воспитывали вместе.

Но потом я думаю, что она единственный человек в мире, с которым у меня общие гены и было общее детство. Я смотрю на часы – без десяти шесть, – я всегда так делаю, когда вспоминаю брата. Довольно долго я начинала день с мыслей о Дэниеле. Я думала о нем, не успев открыть глаза и оторвать голову от подушки. Теперь, когда прошло столько лет, я иногда держусь до самого полудня или даже позже. Но я все равно не знаю, говорит ли это о прогрессе или о чувстве вины. Чтобы избавиться от этого чувства, я кашляю и говорю: