Жизнь, по слухам, одна! - Татьяна Устинова

Он потом говорил, что женился на ней как раз из-за курицы, иэто тоже было смешно.

Он говорил: «Съесть курицу в общественном месте, да еще насвидании, – это целая история! Как ее есть и не выглядеть при этом людоедомили, в крайнем случае, пожирателем ни в чем не повинных зверей и птиц?! А ты ееела так красиво, что я сразу решил на тебе жениться!»

– Значит, Екатерининский и курица, – подытожил бывший муж втрубке. – Общий счет два-ноль. Когда?

– Завтра?

Она думала, он скажет: у меня расписание. Ну, ты же знаешь,как я занят! У меня встречи расписаны на месяц вперед. Давай пятнадцатогочисла, но четырнадцатого контрольный звонок для подтверждения. Только ты мнеобязательно напомни, что мы договаривались!

Она думала, он скажет: что это ты так моментальносогласилась, да еще хочешь прямо завтра?! Или ты на самом деле поверила, что унас свидание?!

Он сказал:

– А чего не сегодня?

– Да я на вечеринку иду! – с досадой воскликнула Ниночка. –Московская знаменитость приезжает, только один концерт, и всякое такое! Яобещала!

– А знаменитость… какого рода?

– Господи, да никакого! Никас, певец, ты таких не слушаешь!

Муж почему-то опять захохотал:

– Певец Никас?! Ну, ты даешь! А ты что, фанатка, что ли?!

– Дим, ну слушаю я его, ну и что?! Он про любовь поет! А чтоты так веселишься-то?!

– Ты вроде никогда не была дурой, – сказал муж весело.

– Да почему сразу дурой, я не понимаю?! Его все слушают! Атебе бы только ржать!..

– Да нет, нет, – спохватился он, – я не ржу! Так просто,смешно немного. Я тебе потом расскажу. А концерт этого Никаса сегодня, что ли?

– Он еще не приехал! Концерт завтра, и приезжает он завтра!А сегодня пре-пати, будет весь бомонд!

– Что сегодня?! – поразился муж.

– Ах, боже мой, пре-пати! Ну, вечеринка такая! Вечеринка –«пати», по-английски! «Пре», потому что перед! Перед концертом! Будет егопродюсер, какие-то журналисты. Телевидение будет!

– Оно тебе очень нужно!

– Нужно, представь себе! И вообще, зачем ты меня приглашаешьна свидание?! Чтобы издеваться, да?!

– Нет, – быстро сказал он. – Завтра так завтра, я согласен.Я за тобой заеду. Во сколько?

– В пять. Нормально?

Он сказал, что нормально, потом неуверенно добавил, чтоцелует, и положил трубку.

Ниночка посмотрела на себя в зеркало. Щеки горели, и глазабыли яркие, как будто накрашенные. Она наклонилась вперед, чтобы рассмотретьполучше, хотя точно знала, что не красилась сегодня.

Все-таки она сильно его любила!..

Он учился в Москве, приезжал только по выходным, и они сразумчались гулять в Екатерининский парк – ни в его, ни в ее квартире никак нельзябыло «встречаться».

Ее родители считали, что он «неподходящая партия» – мальчикиз коммуналки с Обуховской обороны, голь перекатная! Его родители тоже считалиНиночку неподходящей – избалованная девочка, дочка большого чиновника, которогоникакая перестройка не утопила!

Родители могли считать все, что им заблагорассудится, а онигуляли в парке, поддавали ногами охапки осенних листьев, останавливались ислушали, как они шуршат, медленно опускаясь на землю. Однажды дворник ихразогнал как раз за то, что поддавали листья ногами, и долго ругался и кричалим вслед, что вот сейчас наряд вызовет, надо же такому быть, никакого уваженияк труду! Метешь, метешь эти листья, а потом какие-то малолетки их по всемупарку разбрасывают, сами бы попробовали мести!..

Они убежали от дворника и долго хохотали за каким-то гротом– тогда Дима любил хохотать и делал это как-то на редкость вкусно, вот каксегодня по телефону, когда услышал про певца Никаса!

И поженились они тоже «своевольно» – пошли в загс ирасписались, подумаешь, делов-то! И потом с независимым, гордым, испуганнымвидом сносили громы и молнии, которые оба семейства обрушили им на голову.

Монтекки и Капулетти из родителей все равно не вышло.Ниночкин отец вздохнул и купил «молодым» квартиру на Фонтанке, а Димочкин отецвздохнул и сказал: «Живите, чего уж теперь, раз поженились!»

Ниночкин муж быстро пошел в гору – папа помогал немного, даи Дима сам был не дурак. Ему понравилось зарабатывать, понравились деньги ипростор, появившийся вместе с ними, вон как горизонты расширились!

Они много ездили, и все в экзотические страны, покупалимашины, часы и колечки – Ниночка любила колечки! Все было устойчиво и незыблемо– и чудилось, что так будет всегда.

Должно быть, любителям морских круизов тоже казалось, что уних на «Титанике» все устойчиво и незыблемо и ничего не может случиться!

То, что было потом, Ниночка не могла вспоминать – сразуначинала плакать и задыхаться, как сегодня. Должно быть, и тогда она сильноДиму любила, потому что ей думалось, что как только он выйдет из квартиры наФонтанке и его водитель отнесет в «Мерседес» чемоданы, она упадет замертво изадохнется – непоправимо, навсегда!..

Он вышел, и она не задохнулась.

Ниночка сидела на полу, на шелковом ковре, который онивместе когда-то долго выбирали в турецкой лавке. Она сидела, держалась обеимируками за ножки кресла, чтобы не завалиться на бок. Она была уверена, что, кактолько упадет на ковер, горе навалится сверху и задавит ее, как убийцанаваливается на жертву и душит, пока та не перестает дышать.

Она сидела и смотрела на сложные шелковые узоры и силиласьвспомнить, сколько узлов приходится на сантиметр. Турок, продавший им ковер,говорил, что очень много – сто, а может, тысяча, что ли! В Ниночкиной жизнинынче тоже все завязалось узлом – а может, сотней или тысячей узлов, иразвязать их нельзя, невозможно!..

– Я от тебя ухожу, – сказал ей поутру муж после чашки кофе.– Я больше так не могу! Все это вранье мне надоело!

Ниночка даже не поняла, какое именно вранье!.. Она настольконичего не поняла, что засмеялась, обняла его за голову, звонко чмокнула вмакушку и спросила, когда они поедут к родителям. Была суббота, родители ждали ихв Парголове на шашлыки.

Дима сказал, что к родителям они не поедут, зато он поедет кженщине, которую полюбил. Он так и сказал Ниночке – я полюбил женщину, какбудто до этого любил мужчину!

Ниночка смотрела на него недоверчиво, пока не поняла, что онвсерьез собрался уходить! Должно быть, любители морских круизов на том самом«Титанике» тоже недоверчиво смотрели на океан, не понимая, что именно этотсамый океан собирается с ними сделать.