Ты меня (не) купишь - Лея Кейн

Я бросаю взгляд на окно. Утром было солнечно. Я даже не подумала плащ прихватить.

– Роман Алексеевич, – представляется он, через стол протянув мне руку и заставив вздрогнуть. – Чеховской. Дядя Артура Логинова.

Смотрю в его пронзительные, замораживающие на месте серо-голубые глаза и сглатываю. Он будто насмехается надо мной, наслаждается моим смятением.

– Дарья Николаевна, – выдавливаю я, вложив свои пальцы в его широкую горячую ладонь.

– У вас очень красивые пальцы. Тонкие, изящные. Ими бы на пианино играть, – замечает он, и я облегченно выдыхаю – не узнал. Слава небесам!

– Я играю, – зачем-то отвечаю, но вовремя спохватываюсь, выдергиваю руку из его захвата и распрямляю плечи. – Я очень рада, что вы нашли свободную минутку, Роман Алексеевич…

– Оставьте формальности. Можно просто – Роман.

Я коротко откашливаюсь, смаргиваю это позволение и продолжаю:

– Меня очень тревожит неуравновешенность Артура…

Чеховской шире разводит полы пальто, расстегивает пуговицу пиджака и ослабляет галстук. Я замолкаю, завороженно наблюдаю за его привычными, даже ленивыми движениями, замечаю показавшуюся над воротником татуировку огненного пламени. Сразу представляю, как она спускается вниз, опоясывает его руку, ползет по груди или спине. У него наверняка красивое тело. Не бойцовское, как у Степана. Тот-то у меня совсем зверь. Скорее – сексуальное, аппетитное. Такое, что у любой женщины коленки подгибаются, глядя на кубики на его животе.

Мои пальцы тянутся к шее. Касаюсь платка там, где он скрывает мою татуировку, и опускаю взгляд. Подловил все-таки, что я замешкалась.

– Он уравновешенный, – отвечает Чеховской, не потеряв суть разговора. А мне приходится лихорадочно вспоминать, на чем я остановилась.

– Я понимаю, вам неприятно слышать такое о своем подопечном, – проговариваю я, ощущая жуткое першение в пересохшем горле. – Для каждого родителя его ребенок – лучший. Я не первый год преподаю…

– Не сомневаюсь, – улыбается он уголком губ, чуть сощурившись. – Какие конкретно у вас предложения?

– С ним мог бы поработать школьный психолог.

– То есть вы узнали, что моя сестра находится в психушке, и сделали выводы, что племянник тоже имеет расстройства? – Чеховской издевательски изгибает бровь.

– Нет! Что вы?..

Я опять избегаю его прямого взгляда. Он мне в душу заглядывает. Аж мурашки по спине бегут. Не могу так разговаривать, надо воды выпить.

– Простите, может, воды?

– Ничего крепче в школе по-прежнему нельзя? – снова улыбается он.

Я игнорирую эту шутку, потянувшись к кулеру. Пока держу наполняющийся стаканчик, Чеховской бесцеремонно подается вперед, двумя пальцами подцепляет уголок моего платка и легким движением развязывает слабый узелок.

Я подскакиваю, выронив стаканчик и расплескав воду, а Чеховской откидывается на спинку стула, подносит мой платок к своему носу, вдыхает таящийся в нем запах моей кожи и духов и, похотливо облизнувшись, мурчит:

– Бабочка…

Бабочка сразу показалась мне знакомой. Тянуло что-то к ней, едва взглянул на нарытые Фазой фотки. Пока листал досье, на которое пацану всего-то три часа потребовалось, вдоль и поперек Бабочку изучил. Никак вспомнить не мог, где видел ее. Она часто у меня во снах маячила. Но из ума еще не выжил, чтобы вообразить, будто произошло чудо, и женщина моей мечты обрела плоть, выйдя из моих извращенских фантазий. Причем реальность оказалась гораздо впечатляющей.

Озарение пришло уже тут, в кабинете. Сначала ее глаза в живую, так сказать. Большие, ярко-зеленые. Сразу на ум драгоценные изумруды приходят. Осталось только стихоплетством заняться, глядя в них. Потом голос. Твердый, поставленный, чистый и будорожащий кровь. Следом обратил внимание на пальцы. Даже они запомнились именно такими – тонкими, изящными. Кажется, ими она может творить невообразимое. Кожа – чистый бархат. Так и терся бы о нее, мурлыча как довольный кот. Однако именно ее ощутимое волнение окончательно поставило точку в моих догадках. Теперь вижу – не ошибся. Татуировка-то ни хрена не временная оказалась. Так и украшает синими крыльями красивую шею Бабочки.

– Роман Алексеевич, вы что себе позволяете? – возмущается она, прямо как тогда, много лет назад.

А сколько лет-то прошло? Я на той вечеринке еще с Себом был, если не ошибаюсь. Мою пулю он сожрал одиннадцать лет назад, значит, прошло примерно двенадцать. Ровно столько мне потребовалось, чтобы добиться всего, во что Бабочка не поверила. Интересно, а сейчас тоже бы отказала мне, не будь у нее бойцовской собаки под названием муж? Или продалась бы? Вряд ли. Принципиальная слишком, гордая. И верная, зараза. Но меня же заводят трудности.

Скалюсь еще шире, отметив про себя, что Бабочка напрасно свой охренительный запах перекрывает дешевыми духами. Кандидат в мастера спорта, походу, конкретно на своей бабе экономит. Чмо позорное!

Ну ничего, крошка, когда моей станешь, отучу тебя от всего этого дешевого дерьма.

– А говорила, что тату временная, – хриплю, замораживая ее взглядом.

Бабочка совсем застывает у стены. Не шевелится, не дышит, не моргает. Смотрит на меня с паникой в глазах, будто я уже свои права на нее предъявляю. Я сначала приценюсь, упрямая моя. Вдруг ты испортилась совсем, и внутри тебя зародилась кукла. Скинешь потом маску, оставив меня в дураках. Да и муженька твоего просто прихлопнуть скучно. Я же хочу, чтобы ты до конца своих дней молилась на меня, а не ненавидела, горюя по утраченному счастью. Ненавидеть ты будешь его. Поверь, уж я-то смогу такое устроить. Даже симулировать не буду. Сам личину скинет.

– Только комедию не ломай. Ты меня прекрасно помнишь. – Я поддразнивающе киваю ей на кресло.

Отмирая медленнее, чем после зимней спячки, Бабочка садится, и я протягиваю ей платок.

– Надень, пока никто не заметил.

– Роман Алексеевич, – начинает она, беспокойно повязывая его обратно, – будьте тактичным. Ко мне даже близкие не обращаются на «ты» в пределах школьной территории.

– А муж?

Она вспыхивает, блеснув сочным летом своих глаз и вмиг украсив промозглую осень.

– Признайся, хоть раз жалела, что отказала мне тогда? – выжидающе смотрю на нее, и она густо краснеет. Сама себя выдает: думала обо мне. Слышала, новости видела, читала и ногти грызла.

Но в ее глазах начинает созревать ярость: жгучая и кипучая. Я догадываюсь, какие тараканы зашипели в ее головке: «Отказала в сексе ублюдку, который за двенадцать лет запятнал свою репутацию кровавыми делишками?» Это ты еще не все обо мне знаешь, Бабочка. СМИ – это ведь вершина айсберга. Настоящий я куда страшнее.

– Роман Алексеевич, как я и сказала, меня беспокоит поведение Артура. – Она возвращает себе былую корректность. – Мальчику не хватает мужского внимания, контроля. Он позволяет себе много лишнего…