Всё возможное: Как врачи спасают наши жизни - Атул Гаванде

Уже одно это кардинально изменило ситуацию. Жители деревни обнаружили, что среди них, несмотря на бедность, есть вполне упитанные дети и что матери тех детей во многом нарушали сложившиеся местные традиции: кормили своих детей, даже когда у них была диарея; кормили их несколько раз в день понемногу, а не один или два раза, но большими порциями; добавляли ботву батата к рису, несмотря на то что она считалась низкосортным продуктом. И эти идеи начали распространяться. Они укоренились. Руководители программы оценивали результаты и вывешивали их в деревнях, чтобы все могли их видеть. За два года в каждой деревне, где побывали Стернины, недоедание сократилось на 65–85%.

Ллойда захватила идея положительного отклонения – идея использовать возможности, которые уже есть, а не указывать людям, как они должны меняться. К марту 2005 года вместе с Перрейей они склонили руководство Питтсбургской больницы для ветеранов попробовать применить принцип положительного отклонения к внутрибольничным инфекциям. Ллойд даже убедил Стернинов присоединиться. Вместе они провели ряд получасовых групповых дискуссий с работниками здравоохранения на каждом уровне: с работниками пищеблока, уборщицами, медсестрами, врачами и самими пациентами. Каждую встречу они начинали примерно с таких слов: «Нас привела сюда проблема внутрибольничной инфекции, и мы хотим спросить, что вы знаете о том, как ее устранить». Не было ни указаний, ни графиков, которые, по мнению экспертов, необходимо использовать. «Если поначалу мы и следовали какой-то догме, – говорит Джерри Стернин, – это была заповедь: не пытайся все исправить».

Идеи полились рекой. Люди сообщали о местах, где не хватало диспенсеров с дезинфицирующим гелем для рук, предлагали способы поддерживать запас халатов и перчаток, рассказывали о медсестрах, которые, казалось, всегда успевали вымыть руки и даже приучили к этому пациентов. Многие говорили, что впервые кто-то вообще спросил их мнение о том, что нужно сделать. Нормы начали меняться. Когда были получены 40 новых диспенсеров для геля, персонал вызвался развесить их в нужных местах. Медсестры, которые прежде никогда не стали бы докладывать о случаях, когда врач не вымыл руки, следуя примеру других медсестер, начали это делать. Восемь терапевтов, убежденных в том, что глупо надевать перчатки для общения с пациентами, поддались доводам двоих коллег и пришли к выводу, что это нормально. Подобные идеи не были такими уж новыми. «После восьмой группы новых идей мы уже не слышали, – говорит Стернин. – Но мы не прекращали работу, даже если для нас это была уже 33-я группа, потому что люди впервые получили возможность быть услышанными, впервые у них появился шанс самим поучаствовать в инновациях».

Группа обязательно публиковала идеи и информацию о маленьких победах на сайте больницы и в информационных листках. Команда также осуществляла контроль, делая мазок из носа у каждого пациента при поступлении в больницу и при выписке. Они публиковали результаты за каждый месяц и по каждому отделению. За один год эксперимента – и после того как годами ситуация не улучшалась – показатели инфицированности MRSA по всей больнице упали до нуля.

Фонд Роберта Вуда Джонсона и Еврейский фонд здравоохранения недавно запустили программу на несколько миллионов долларов для внедрения этого подхода еще в десяти больницах страны. Ллойд предостерегает: нужно еще посмотреть, долго ли продержатся достигнутые результаты в Питтсбурге. Также пока неясно, можно ли повторить этот успех на национальном уровне. Но ничто другое не срабатывало, и из всего, что кто-либо придумал для решения этой проблемы за целое столетие, пока это самая привлекательная идея.

Как-то раз, когда мы с Йоко и Марино делали обход в обычном больничном отделении, я наконец начал видеть картину их глазами. Множество физиотерапевтов, нянечек, медсестер, диетологов, ординаторов, студентов сновали то в палаты, то из них. Некоторые мыли руки. Другие нет. Йоко указала, что на трех из восьми палат висели ярко-желтые предупреждения о том, что в них лежат пациенты с MRSA или VRE. Только тогда я осознал, что мы находимся на этаже, где лежит один из моих пациентов. Одно из тех предупреждений висело на двери его палаты.

Ему было 62 года, и он лежал в больнице уже почти три недели. Он поступил к нам в шоковом состоянии из другой больницы, где что-то пошло не так во время операции. Я выполнил экстренное удаление селезенки, а затем мне пришлось снова вскрыть его брюшную полость, потому что кровотечение не прекратилось. У него была незашитая рана на животе, и он не мог есть. Приходилось вводить ему питание внутривенно. Тем не менее он поправлялся.

Через три дня после поступления его перевели из реанимации в обычную палату. Первично взятые мазки на резистентную микрофлору были отрицательными. Однако новые мазки, взятые через десять дней после его поступления, оказались положительными как на MRSA, так и на VRE. А еще через несколько дней у него поднялась температура до 39 градусов. Давление начало падать. Пульс подскочил. У него развился сепсис. Его центральный катетер – жизненно-важный канал для подачи питательных веществ – был инфицирован, и нам пришлось его удалить.

До того самого момента, когда я стоял там, глядя на предупреждение на двери его палаты, мне и в голову не приходило, что эту инфекцию мог передать ему я. Но, по правде говоря, это вполне мог быть я. Один из нас точно.

Люди недооценивают усердие. Наверняка дело в том, что эта добродетель кажется им чрезвычайно обыденной. Определение усердия гласит: «непрестанное и искреннее стремление завершить начатое»[4]. Тут чувствуется некое бесхитростное упорство. И если бы это была главная цель в жизни человека, такая жизнь, несомненно, казалась бы ограниченной и лишенной амбиций.

Несмотря на то что усердие считается залогом великих свершений, это самое сложное испытание для людей, решающих задачи, сопряженные с риском и последствиями. Оно задает высокие, казалось бы невозможные, ожидания в отношении результативности и поведения человека. Тем не менее некоторые достижения в медицине превзошли самые невероятные ожидания. Именно таким примером может служить кампания по искоренению полиомиелита в Индии.

Нулевым пациентом был 11-месячный мальчик с густыми черными волосами, которые его мама любила зачесывать вперед так, чтобы они обрамляли его круглое личико. Его семья живет на юге Индии, в штате Карнатака, в деревне Аппарахолли на реке Тунгабхадра. С трех сторон над деревней нависают голые скалистые горы. Там совсем нет проточной воды и практически нет электричества. Мама мальчика неграмотна, отец способен прочитать только дорожные знаки. Они работают на ферме и вместе с тремя детьми живут в единственной комнате глинобитной хижины, покрытой тростниковой крышей. Но дети не голодают, а мама носит золотые и серебряные серьги. Время от времени они путешествуют.

В апреле 2003 года они отправились на север, навестить родственников. Вскоре после возвращения, первого мая, у мальчика подскочила температура и начались мучительные приступы тошноты и рвоты. Родители отвезли его в ближайшую клинику, где врач сделал ему укол антибиотика. Через два дня жар спал, но ребенок не мог пошевелить ногами. В панике родители снова отвезли его к врачу, и тот отправил их в районную больницу в Беллари, находившуюся примерно в 40 милях. В течение дня слабость распространилась по всему телу мальчика. Его дыхание стало поверхностным и затрудненным. Он лежал без движения на больничной койке.