Алексей Козлов. Преданный разведчик - Александр Юльевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В конце концов, Алексей Михайлович прекрасно понимал и то, что в Службе сейчас, безусловно, продолжают доверять тому, кто сдал «Веста», кто предал его самого – доверяют, потому что не знают… И чтобы найти этого человека, это существо, ему самому нужно без всяких сомнений пройти все необходимые проверки, доказать свою надёжность и преданность, после чего уверенно возвратиться в строй, зная, что ни у кого нет в тебе ни малейшего сомнения.
Кстати, одним из наиболее часто использовавшихся во время Великой Отечественной войны методов засылки в наш тыл или в боевые подразделения абверовской агентуры было «легендирование» их как военнопленных, бежавших из лагеря или из тюрьмы. Нередко гитлеровцы позволяли бежать целой группе советских патриотов, в которую внедряли своего человека – такого же измученного, избитого, исхудалого, как и все прочие его товарищи.
Как профессионал, Козлов прекрасно понимал, что для «крота», окажись таковой на его месте, было бы очень выгодно рассказать про те самые студенческие фотографии с подписью – и тем самым очень аккуратно «перевести стрелки» на кого-то другого из своих коллег, благо выпускников МИМО в Первом главном управлении КГБ СССР работало немало. Так что сейчас ему просто следовало ждать, абсолютно ничего не предпринимая и ни на что не жалуясь, а уж этому «искусству» он сполна выучился в Претории.
Впрочем, можно утверждать, что в Центре прекрасно понимали состояние человека, для которого тюремная камера сменилась на весьма ограниченную свободу – так сказать, «золотую клетку». Поэтому там не стали затягивать с разного рода проверками – конечно, не в ущерб их качеству и надёжности. Ведь это был тот вариант, когда за излишнюю доброту (есть такое понятие «добренький», которое совсем не тождественно понятию «добрый») придётся, может статься, заплатить слишком высокую цену. Прошло где-то полтора месяца его безвылазного пребывания на объекте, когда в один прекрасный день «хозяйка» этой дачи (не нужно объяснять, что она только так называлась и, к тому же, неофициально) вдруг у него спросила: «Алексей Михайлович, а почему вы не съездите в центр, Кремль посмотреть?» – «Ничего себе!» – подумал он, прекрасно понимая, что это предложение исходит отнюдь не от самой «хозяйки», пожалевшей своего заскучавшего в одиночестве гостя, а потому проявившей инициативу, и, разумеется, никаких бесполезных вопросов задавать не стал. Он просто надел костюм, повязал галстук и этаким джентльменом отправился в центр Москвы, где не бывал уже много-много лет. По пути несколько раз привычно проверился – чисто, он никому не нужен и не интересен, и это очень порадовало.
Однако прогулка его получилась недолгой: проехав на метро всего две остановки, он неожиданно вышел, автоматически отметив, что никто вслед за ним из вагона не выходил, сел во встречный поезд и вернулся обратно на свою дачу. Удивлённой «хозяйке» он объяснил: «Громко разговаривают люди. Не привык я к этому». Вскоре Алексея Михайловича перевели на квартиру в центре Москвы – и там он, постепенно, привык к тому, что люди разговаривают на повышенных тонах.
Через некоторое время Дроздов предложил ему работу в Центре, в Управлении «С», но Алексей Михайлович категорически отказался, чем страшно удивил Юрия Ивановича. На его недоуменный вопрос он ответил твёрдо: «Если работать в Управлении “С” – то только быть нелегалом!»
Ну да, подобную ситуацию можно сравнить с положением морского волка, который по какой-то причине вынужден оставаться на берегу, с болью в сердце провожая в плавание своих коллег. А так ему не хотелось.
Но служба его продолжалась, и он, с его богатейшим опытом, получил назначение в один институт.
И всё-таки давайте завершим историю с ядерной программой Южно-Африканской Республики. Вот что написано в одном официальном, но совершенно несекретном документе, полученном нами из Службы внешней разведки:
«К моменту свёртывания программы создания ядерного оружия юаровцы, во многом благодаря помощи из-за рубежа, успели-таки собрать почти семь ядерных бомб (шесть были готовы к использованию и одна находилась в стадии сборки). Первая из них была готова к 1982 году. Она получила кодовое название “Хобо” и обладала мощностью шесть килотонн в тротиловом эквиваленте. Ответственной за производство оружия массового поражения была южноафриканская компания “Армскор”.
К 1990 году, ещё до прихода к власти в ЮАР Африканского национального конгресса, тогдашний президент страны Фредерик де Клерк принял решение об отказе от использования ядерного оружия и полном уничтожении всех его запасов.
В 1993 году в ЮАР был официально подтверждён факт осуществления ею в прошлом собственной ядерной программы, а также сообщалось о её полном свёртывании. В 1994 году инспекция МАГАТЭ официально подтвердила это.
Все имевшиеся у страны ядерные боеприпасы были с помощью западных специалистов разряжены, их содержимое в установленном порядке утилизировано. Демонтированы и уничтожены все лаборатории и производственные объекты, на которых разрабатывались ядерные устройства военного назначения».
Что ж, это и есть конкретный результат работы полковника Алексея Михайловича Козлова.
Глава 15
Судьба Иуды
Как мы уже говорили в предыдущей главе, выходцев из МИМО в ПГУ КГБ СССР было довольно много. Тому в подтверждение – строки из одного интервью Алексея Михайловича: «Помню, когда в 1984-м я впервые после долгих лет работы в зарубежье попал в Ясенево, чуть не каждого там встреченного обнимал и приветствовал, потому что знал по учёбе в институте»[244]. А ведь теоретически любой из них мог оказаться тем самым «кротом». По счастью, в Ясеневе не было своего Энглтона, который, как мы знаем, просто парализовал в аналогичной ситуации всю работу своего родного ЦРУ. Естественно, предателя искали и в ПГУ, но гораздо более аккуратно – и, как показал результат, весьма эффективно.
В конце концов, предатель был вычислен – им оказался тот самый Олег Антонович Гордиевский, который, как ему думалось, очень удачно «купил пропуск в рай», согласившись работать на британскую разведку. Тем более что оплачивал он этот «пропуск» отнюдь не из своего кармана, а исключительно за чужой счёт, нимало не беспокоясь о судьбах тех людей – в том числе, как мы уже знаем, и детей, и женщин, – которых он предаёт. «Гордиевский питал западные спецслужбы стратегической и оперативной информацией. Он сдал более 30 наших разведчиков, в том числе и нелегалов. А это не только сломанные судьбы, но и громадный ущерб для нашего государства»[245]. Но это абсолютно не волновало «Иуду из Ясенева»: читая его тексты, где нередко всё оказывается перевёрнутым с ног на голову, иногда думаешь: всё ли было нормально у него с головой?
«Теперь, когда я начал активно работать на англичан, у меня на душе полегчало. Я не только не испытывал даже малейших угрызений совести, напротив, я пребывал в эйфорическом состоянии от сознания того, что более не являюсь человеком нечестным, работающим на тоталитарный режим. Я обрёл истинный смысл жизни… Сотрудничество с англичанами заставило меня быть более осмотрительным в своих высказываниях на политические темы»[246].
Став предателем, он обрёл истинный смысл жизни? Ну, это возможно… А вот более «не считать себя человеком нечестным», после того как нарушил военную присягу, как стал предавать своих товарищей и коллег – это как так оно можно? И ведь что ещё интересно: служа «тоталитарному режиму», Олег Антонович мог спокойно говорить то, что думает, а переметнувшись на службу так называемому «свободному миру», он понял, что язык-то надо попридержать, как бы чего не случилось…
Но тут мы можем сказать в защиту Гордиевского, что и на службе «тоталитарному режиму» он совсем не был таким «принципиальным и свободомыслящим», как можно представить по его известной нам книге. Любимов, ставший резидентом в Копенгагене, тот человек, которого Олег Антонович якобы очень уважал (в своей книге Гордиевский даже написал то, от чего Михаил Петрович давно и всеми силами открещивается: «Любимов стал мне другом на всю мою жизнь»), так отзывался о его «общественно-политической позиции»: «Конечно, в кулуарных беседах у Гордиевского пробивалось порой куцее свободомыслие, но оно охватывало в годы застоя многих, по-видимому, так постепенно прорастали зёрна обновления. Подумать только – даже мы с послом не раз обсуждали преимущества и недостатки оппозиции внутри компартии…»[247]
Да, как-то не густо для «убеждённого антисоветчика» и даже, извините, борца с системой. А вот что более конкретно писал о той же самой его «позиции» Борис