Вечера с Петром Великим - Даниил Гранин

— Кто мне его заменит? — наступал государь, тыча пальцем в грудь неуступчивого капитана. — Управитель, талантом отмеченный, умный, и согрешит, и поправит, а с дурака что взять. Вы рассудите, есть ли выгода в том, что советуете.

Он вспомнил случай, когда Меншиков спас ему жизнь и награды не требовал. Не это государь ему в зачет ставил, а то, что неблагодарность худшая черта.

Комиссия схватилась за этот довод — раз подсудимый имел счастье спасти жизнь государя, он заслуживает снисхождения, комиссия имеет право просить о помиловании подсудимого.

Они называли его не иначе как подсудимый.

Доклад письменный о подрядах с подставными лицами гласил, что в течение пяти лет наворовано было на полтораста тысяч рублей. Резолюцию государь поставил, чтобы «за подставу» взять с Меншикова всю прибыль, да еще штрафу полтинник с каждого рубля.

Кроме денежного, другого наказания государь не сделал. «Меншикова в должности оставляю. Он мне нужен».

Досада у Петра осталась, чувствовал себя правым, а было стыдно, обычно у него просили за преступников, тут он просил за вора. Досаду свою выместил на Меншикове, не откладывая, не рассказывая, как защищал.

Он знал, что никто, никто не любил светлейшего. Разве что Екатерина. Та хлопотала за него, от нее он вызнавал про опасности, что грозили ему, она, видать, подослала его в токарню. Помнила, кто ее подвел к царю. Но от всех других дружбы не было. Были сговоры, была выгода, и только. Одинок был светлейший.

Только Петр знал, что он единственный друг у Меншикова. В нем он любил свою юность, похождения в Москве, в Голландии, в Англии, их попойки, карнавалы, гульбу. В их близости было то, о чем никто не знает и не узнает. Меншиков мог без колебаний за Петра положить голову, за три десятилетия много раз проверено. Сколько приспешников не выдержали, душой и умом не поспевали за Петром, этот же мчится без устали и вровень, а то и с обгоном. Может, для него Петр был и впрямь любовью, оправданием его жизни, потому как о долге своем перед Отчизной Меншиков не задумывался.

Что касается казенных денег, то следственная комиссия предложила вернуть их. Вернуть? Лишиться полмиллиона рублей было выше сил для Меншикова, и он вступил в тяжбу с канцелярией. Доказательства его имели деликатную подоплеку — к примеру, сделан подарок министру датскому, была взятка при дворе австрийском, там же заплачено соглядатаям, портрет Петра, осыпанный бриллиантами, преподнесен герцогу Мальборо… Следственная комиссия не могла проверить таких расходов, подлинны они или преувеличены. Чиновники ожесточились, продолжали копаться в бумагах, нашли новые злоупотребления, доказали, что сумму начета надо увеличить. Война разгоралась. После дела царевича Василия Долгорукова как замешанного в деле отстранили, начальником следственной канцелярии поставили Петра Голицына. Брат фельдмаршала, Петр Голицын чувствовал себя представителем той московской знати, которая терпеть не могла надменности выскочки Меншикова. Следствие нашло еще почти триста тысяч рублей на взыскание.

Меншиков в ответ подает убедительные выкладки, по которым не он, а казна ему должна.

Тем временем перепись показала, что у Меншикова во владении 50 тысяч душ крестьян, пожалованных ему в разные времена государем, сверх этого в его имениях есть 32 тысячи душ беглых и прочего звания. Об этом Петру доложили, он велел возвратить беглых прежним хозяевам. Мало того, развезти их за счет Меншикова.

Делать это Меншиков не собирался. Свои владения он продолжал увеличивать, захватывая у соседей новые земли вместе с деревнями, и превращал крестьян — украинских казаков — в новых своих крепостных.

Управляющий его поместьями на юге Воронов предложил князю оформить свои приобретения, наняв, за соответственное вознаграждение, межевщика, то есть землемера. Нашел такого землемера, представил его князю. Тот рассказал, как он будет спрямлять в пользу князя земли соседей — мелкопоместных дворян. Жаловаться на светлейшего они не посмеют, да и до Петербурга им не дотянуться.

Воронов правильно рассчитал — жадность заставила Меншикова пренебречь беззаконностью сделки. Устоять перед возможностью поживиться, притом крупно, он не мог. Сойдет и это, рассуждал он. Дал согласие, и Воронов с межевщиком принялись спрямлять, отрезая у соседей их наделы.

Соседи помалкивали, боялись жаловаться, межевщик хозяйничал как хотел. Каким-то образом один из обиженных оказался в Петербурге, стал спрашивать — к кому обратиться? Посоветовали к Долгоруковым, к самому ярому из них правдолюбцу — Якову Федоровичу. И правильно, он не убоялся доложить о чинимом произволе государю. Посоветовал, ничего не сообщая Меншикову, взять его управителя с бумагами, доставить в столицу, провести дознание, чтобы хозяин его не мог отпереться.

Однако у Меншикова оповещение было налажено. Не успел Долгоруков уехать из дворца, как Меншиков шлет нарочного к Воронову, приказывая немедленно скрыться. Наряженный государем посланник отправляется за ним и не находит. Куда отбыл — неизвестно. Посылают второго, также возвращается ни с чем.

Петр понимает, что происходит. Самые надежные — офицеры лейб-гвардии. На это дело выбирает он капрала Микулина. Чтобы захватить Воронова, осуществляют систему дезинформации. Разглашают маршрут Микулина — сперва по дороге выполнить такие-то поручения государя и только под конец заехать в село, где живет Воронов.

Меншиков посылает своих гонцов, велит им укараулить Микулина на полдороге, сообщить о том Воронову, чтобы тот успел, взяв бумаги, спрятаться.

Кто кого перехитрит. Микулин знал, с кем дело имеет, он пробирается к селу иной дорогой, незаметно въезжает ночью. Застав Воронова спящим, схватил его, забрал все бумаги и ночью же той же окольной дорогой повез в столицу.

Доставил прямо во дворец. Как предписывал государь, все вроде сделали втайне, все равно Меншикову тут же донесли, он помчался к царице. Знал, что лучше всего начинать с нее, она подготовит государя, размягчит его. Перед ней пасть на колени и молить о защите. Не то чтобы оправдываться, нет, сжальтесь — вот его линия — сжальтесь над верным слугой, сколько лет служу вам… Он не напоминает, что стоит на коленях перед той, что стирала ему рубахи, обмывала его пьяного, прачка, солдатская прислужница, которую он уступил государю. Никогда он на этом не играл.

Но к государю лучше применить другой прием. Раскаяние и слезы — исчерпаны. И Меншиков придумывает ход, чтобы в самое сердце попасть.

Появился перед государем в старом мундире, времен Полтавской битвы, поношенном, рваном, измазанном порохом, кровью убитых под ним лошадей, трех коней тогда настигли пули. На мундире ни одного ордена, ни одной медали, все ордена, все знаки, ленты сложил в плетеную корзинку, поставил ее перед государем, рядом положил шпагу, украшенную рубинами, подарок царя. Недостоин он это носить, недостоин!

Упал перед государем. Не защищался, не ссылался на врагов своих, единственное, что просил, чтобы наказал его сам государь.

Петр перебирал ордена, медали, вспоминал: за взятие Нарвы, за Полтаву, прусский «Черного Орла», датский «Белого Слона», Святого Андрея Первозванного, маршальский жезл с бриллиантами, а еще при взятии Ниеншанца, когда Меншиков уничтожил две сотни шведских солдат, захватил большой обоз и две тысячи гражданских лиц. Здесь, в корзинке, лежала вся история их побед. Во всех решающих сражениях он действовал смело, себя не берег.