Доброй ночи, любовь моя - Ингер Фриманссон

* * *

Снова наступило утро. Хенрик дал ей таблетку снотворного. Она почти сразу заснула. Ночью пару раз просыпалась и сонно размышляла о слонах. Однажды ей показалось, что она слышит, как они трубят вдалеке. Потом она увидела дым от костра и снова уснула.

* * *

Позавтракали они жареной рыбой с рисом. Натан успел загореть, глаза у него были как голубые камни.

– Мы идем к слонам, – сказал он, глядя на нее.

В ушах у нее заломило, словно от боли.

– Зачем?

– Мартина хочет попытаться их снять. Мы с Джедой пойдем с ней.

– Кто такой Джеда?

– Вот тот, в зеленой майке.

Он возвышался над ней, ноги в золотистом пушке.

– Пойдем только мы с Мартиной и Джеда. Больше никого взять не сможем, иначе распугаем слонов.

Слова вошли в нее, растворились.

Мартина уже ждала. На плече у нее висела камера.

Их не было до полудня. Жюстина увидела, как они возвращаются, и поняла, что все кончено.

И тогда в ней начал расти холод, мерзлый корень – от округлости пяток, сквозь живот, прямо в мозг.

Говорить она больше не могла.

* * *

Она выжидала. С ее кожей что-то случилось, она словно съежилась. В голове гудела боль, ничего там не удерживалось.

* * *

Натан удалился от лагеря, чтобы справить нужду.

Никто не видел, как она взяла трубку Махда. Никто не видел, как она последовала за Натаном.

* * *

Он стоял и смотрел на воду, как несется поток. Просто стоял и скручивал сигарету. Губы его были сложены трубочкой, будто он насвистывал, но она ничего не слышала. Ничего, кроме шума водопада.

* * *

Стрела вошла между лопаток.

* * *

Он упал прямо в кипящую желтую воду.

Кто-то искал Натана. Кто-то звал его жалобным голосом: Натан, Натан, никто не видел Натана?

Может, это она и искала?

Может, это была она сама?

Она помнила голоса, звуки.

И среди всего этого – его рюкзак.

* * *

В конце концов они все-таки свернули лагерь. Она помнила траву, помнила, как ее стебли петлями закручивались вокруг кроссовок, вцеплялись в шнурки. Раз за разом ей приходилось останавливаться, чтобы завязать их, нагибаться было трудно, сразу наваливалось головокружение, да еще эта жара. Они выбрались из джунглей и шли по раскаленному полю, она сорвала какой-то лист, огромный, со слоновье ухо. Она прикрыла им голову, защищаясь от солнца, держала его, пока руки не обессилели.

* * *

Они долго искали, и Жюстина со всеми. В паре с Махдом, глаза у него были черные, трубка висела на бедре.

* * *

Рано утром к ней подошел Бен. Она видела, как он приближается, стояла прямая и безмолвная.

– Я понимаю, что ты не хочешь уходить. Но придется. Больше мы искать не можем.

Она уперлась взглядом в деревья. Словно какой-то звук услышала.

Сказала:

– Слоны.

– Слоны, – повторил Бен.

– Слоны могут обезуметь, если к ним слишком близко подойти.

Она зажмурилась.

– Бедняжка ты моя, – сказал он без выражения.

* * *

Ее везли на поезде.

А может, она одна ехала.

Только кто-то принес кофе в кружке, откуда-то взялась вода.

– Пей! – приказал высокий голос по-шведски.

Голос Мартины.

Через открытые окна врывалась жара, в куче тряпья кричал младенец. Покрывало на голове юной матери было закреплено красными булавками. Выглядело так, словно они воткнуты ей прямо в виски.

Пальцы Мартины с чистыми белыми ногтями.

Фотокамеры больше не было.

* * *

Жюстина вдыхала запах собственного тела. По проходу, топая, шел какой-то мужчина. Когда он приблизился, она узнала Бена.

Поезд остановился. За окном была деревня. Две девочки на скутере улыбались и махали руками.

Вместо туалета просто дырка в полу. Она стояла на коленях, ее рвало.

* * *

Потом появился город.

Бен сказал:

– Я займусь твоими билетами. Завтра после полудня есть самолет.

Он нашел гостиницу, согласился, чтобы Мартина поселилась там вместе с ней.

– Нехорошо, если ты будешь одна. Вы, по крайней мере, сможете по-шведски говорить.

Он был с ней бесконечно мил.

– У тебя есть жена? – спросила Жюстина.

Бен кивнул:

– Да, у меня есть жена.

– Как ее зовут?

– Там.

– Там?

– Да.

– Ты любишь свою жену Там?

– Я ее люблю и уважаю.

– Натан! – закричала она и тут же замолчала.

* * *

Она вышла из душа, она была чистой. Она так долго простояла под тугими струями, что вода остыла.

В комнате стояла Мартина, спина узкая, вместо юбки повязан саронг. Она держала что-то в руке, это был талисман, она отвязала его от Жюстининого рюкзака.

– Что ты делаешь? – спросила Жюстина, слова выходили из нее как булыжники или гвозди.

– Ничего. Просто смотрю.

Жюстина наклонилась над своим рюкзаком, вытащила паранг.

* * *

В голове взорвалась боль.

* * *

Она помнила, с какой силой кровь брызнула ей на руки, помнила, как красная влага обожгла ее.

Они все заставляли ее рассказывать, повторять снова и снова. У нее от этого мозги съеживались. Несколько полицейских-мужчин и одна женщина по имени Нанси Форс, светлокожая шведка, которую прислало посольство.

На окне в комнате была решетка.

Она снова рассказала:

– Я вышла из душа, а там кто-то стоит, мужчина, а она на полу лежит. Мартина лежала на полу, а я закричала, тут он ко мне повернулся, нет, лица его я не помню, темное, узкое, я кинулась обратно в душ, поскользнулась, ударилась, полотенце упало, я слышала, как хлопнула дверь. И тогда я вышла из душа. А она там лежит уже мертвая.

– Где у вас след от удара, мисс Дальвик?

Ей пришлось задрать юбку и показать: у нее все ноги были в ссадинах и синяках.