Доброй ночи, любовь моя - Ингер Фриманссон

Она не знала, что ответить.

– Думаю, они все равно его посадят. Я хочу сказать, если у него нет полноценного алиби. Обнищавший подонок без гроша за душой.

– Я не хочу ничего об этом слышать, – ответила Жюстина. – Я хочу обо всем забыть.

К исходу осени ее наконец оставили в покое.

Она не то чтобы забыла. Натан по-прежнему приходил к ней. По ночам прокрадывался в ее сны, днем следовал за ее спиной, так близко, что она слышала его дыхание. А обернется – только тень мелькнет, и все.

Да, Натан приходил к ней, но все реже и реже.

* * *

А тут Ханс-Петер. В этот зимний день, когда температура поднялась выше нуля, а окна блестели от дождя, в день, когда они стали близки, она знала, что ему надо уходить, но так не хотела этого.

Он сказал, что ему пора на работу в гостиницу.

Они сидели на кухне. Он обнял ее, притянул к себе на колени.

– Как странно... Мы друг друга не знаем... и все же.

Она обхватила его руками, зарылась лицом ему в шею.

– Ну, мы теперь немного друг друга знаем, не так ли?

– Да...

– Я снова... хочу, – прошептала она.

– Только если быстро.

– Очень быстро!

Она убрала со стола, расчистила, наклонилась, задрала платье. Под платьем на ней ничего не было. Он встал за ней, руки легли на ее бедра. Она качнулась к нему, раз, другой, чтобы затвердел член, который она чувствовала сквозь ткань брюк.

В этот момент зазвонил телефон.

– Скотство! – крикнула она. – Ненавижу!

Он отстранился, снял трубку и протянул ей. Она отрицательно покачала головой, но было уже поздно.

– Алло! – напряженно сказала Жюстина.

– Алло... Я хотел бы поговорить с фру Дальвик.

– Это я.

– Меня зовут Тор Ассарсон. Я муж Берит. Вы с Берит были школьными подругами, как я понимаю?

– Да, именно так. Здравствуйте.

– Я за нее беспокоюсь. Она исчезла.

– Вот как?

– Ее нет уже почти сутки.

– Что вы говорите!

Подступила боль, ввинтилась в лоб, Жюстина повернула голову, и кожа на голове натянулась. Словно черепная коробка вдруг распухла.

– Я хочу спросить... она же к вам собиралась, так она сказала. Она вчера была у вас?

– Да, конечно. Мы весь вечер провели за разговорами.

– Когда она ушла?

– Я не знаю. Я не помню, который был час.

– Но уже вечер наступил?

– Да, кажется.

Ханс-Петер смотрел на нее. Он застегнул молнию на брюках, улыбнулся и покачал головой. Жюстина попыталась улыбнуться в ответ.

– Должен признаться, что я ужасно волнуюсь.

– Я понимаю...

– Это так непохоже на Берит. Я боюсь, что с ней что-то стряслось. Что-то страшное, непоправимое.

– Может, она уехала? Может, ей просто захотелось побыть одной?

– Она вам на что-то такое намекала?

– Она показалась мне невеселой, да, именно. Невеселой.

– Ей сейчас трудно. А я, возможно, не был для нее настоящей опорой. Что она сказала? О чем вы говорили?

– Она рассказывала про работу. Говорила, что не хочет в Умео переезжать или куда-то там.

– Лулео!

– Да, может быть. Она была грустная, беспокоилась, как все сложится в будущем.

– Она могла что-нибудь с собой сделать, как вы думаете?

Голос дрогнул, Жюстина поняла, что он вот-вот сорвется.

– Не могу судить, – ответила она. – Мы ведь не так хорошо друг друга знаем. Во всяком случае, во взрослой жизни. Я совершенно не понимаю, относится ли она к типу людей, которые могут что-нибудь над собой сделать.

– Я никогда не думал, что она из... таких. Она была спокойной и сильной всегда, несмотря на любые неприятности. Но ведь никогда не скажешь наверняка... Мне кажется, она сейчас еще и в таком возрасте, климакс и все такое. Мне кажется, что он начался. У женщин могут взыграть гормоны, как я понимаю.

– Так и есть. Некоторые женщины меняются до неузнаваемости.

– Хотя, конечно, я ничего подобного за ней не замечал.

Жюстина услышала, как Ханс-Петер поднимается по лестнице. Он скоро уйдет. Она поняла, что не хочет этого. Впервые за долгое время она почувствовала, что не хочет находиться в доме одна, что хочет уйти с ним, куда угодно, сесть в машину и уехать.

– Что она сказала, когда уходила?

– Что сказала? Да... сказала, что пойдет на проспект Сандвиквеген и сядет на автобус, по-моему, так. Но мы порядочно выпили... возможно, я не точно запомнила ее слова.

– Она была пьяна?

– Да, изрядно.

– А могла она по дороге упасть?

– Я не знаю. Тогда бы ее кто-нибудь нашел, правда?

– А такси? И почему только она не взяла такси!

– Да.

Мужчина тяжело дышал.

– Придется в полицию звонить, – сказал он. – Ничего другого не остается. А потом пойду ее искать. Может, я к вам загляну.

– Я не уверена, что буду дома, скорее всего, меня точно не будет.

– Что ж... Запишите наш домашний телефон и номер моего мобильного. Если захотите со мной связаться. Если вспомните что-нибудь, о чем забыли рассказать.

* * *

Ханс-Петер уже надел куртку.

– Не получилось у нас нежного любовного прощания. – Он обнял ее. – Но перед моими глазами всю ночь будет стоять эта картина: твой потрясающий зад. Всю ночь буду мучиться.

– О-о! Тебе действительно нужно идти?

– Да.

– Черт, я забыла телефон выдернуть. Я ведь почти всегда держу его выключенным. Не хочу, чтобы люди трезвонили.

Он немного отстранил ее от себя:

– Жюстина! Не делай этого! Как же я до тебя дозвонюсь?

– Но ты же был здесь.

– А когда меня здесь нет?

– Да...

– Знаешь, куплю-ка я тебе определитель номера.

– Определитель? Что это?

– Ты не знаешь? Это такая штуковина, которая показывает на экране, с какого номера звонят. Если не хочешь разговаривать с тетушкой Гердой, то можно просто не отвечать.

– Даже не слыхала, что такое существует.

– Еще как существует. А теперь мне нужно бежать. Я позвоню, как только проснусь завтра. Уже жду этого момента.