Дом яростных крыльев - Оливия Вильденштейн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я сажусь, у меня в ушах начинает звенеть предупреждение бабушки о том, чтобы я нигде не оставляла следы своей крови. Я хватаю простынь, плотно оборачиваю ее вокруг себя и встаю. К счастью, моя кровь не просочилась дальше первого слоя белого хлопка.
Пока мой любовник натягивает штаны, я подхожу к раковине, мочу угол простыни, после чего вытираю им внутреннюю часть своих бёдер и сминаю простынь в комок.
Прежде чем я успеваю бросить её в таз, Данте кладёт руку на моё предплечье и говорит:
— Оставь, Фэл. Я обо всём позабочусь.
Только вот я не могу её оставить. Даже если Данте не имеет злых намерений, они могут быть у кого-то из его подчиненных.
И прежде, чем он успевает меня остановить, я погружаю грязное бельё в таз. Данте сжимает губы, но не ругает меня за то, что я его ослушалась.
Я поднимаю с пола свои панталоны, продеваю в них ноги, после чего беру своё платье. Данте помогает мне застегнуть пуговицы, наблюдая за мной так пристально, что я начинаю волноваться.
Я начинаю тереть щёку, боясь, что там могла остаться засохшая кровь или другая биологическая жидкость, но мои пальцы ничего не обнаруживают.
— Что такое?
— Я просто задумался о том, как сильно я буду по тебе скучать.
Опьяняющая дрожь пробегает по моей спине.
— Тогда пригласи меня во дворец.
Мы не только сможем провести время вместе, но я также буду находиться в непосредственной близости от ворона из трофейной комнаты. Так я смогу убить двух зайцев.
Он как будто начинает раздумывать над этим, но затем обхватывает моё лицо руками и вздыхает. Я понимаю, что мне придётся найти другой способ попасть на остров.
— Ты будешь слишком меня отвлекать.
Он, и правда, так думает, или его беспокоят мои намерения?
Он наклоняется и нежно меня целует, после чего отпускает мою руку и распахивает вход в палатку.
— Гастон, приведи Габриэля. Я хочу, чтобы он проводил синьорину Росси домой.
— Мне не нужны сопровождающие, Данте. Только лодка.
— У тебя будет и то, и другое.
Я вздыхаю.
Габриэля, должно быть, не предупредили о деталях его поручения, потому что его глаза расширяются, когда он входит в палатку.
— Фэллон, — произносит он вместо приветствия.
Мне мучительно расставаться с Данте, но это необходимость, потому что мне надо закончить свои поиски сокровищ, а Данте нужно учиться управлять королевством, которое скоро будет принадлежать ему.
Нам.
Когда я выхожу из палатки, я вижу капитана, который стоит на другой стороне мощёной дороги. Его руки сжаты за напряжённой спиной, и он не сводит с меня своих прищуренных глаз. Из него сочится ненависть, прямо как моя кровь, просочившаяся на простыни Данте.
О, как же этот мужчина меня ненавидит. А особенно теперь, когда ему не удалось бросить меня в Марелюс и посмотреть на то, как я утону. Мне придётся действовать крайне осторожно, потому что этот отвратительный мужчина будет следить за каждым моим шагом, ожидая возвращения своего суверена.
ГЛАВА 34
Громкие и пронзительные рыдания эхом отражаются от покрытых фресками стен нашего дома, заставляя меня забыть о тупой боли между ног. Я понимаю, что это плачет мама, и бегом поднимаюсь по лестнице. Сердце стучит о рёбра из-за страха того, что я могу там обнаружить.
Если ворон вонзил свои когти в бабушку.
Если…
Когда я добегаю до порога, я обнаруживаю бабушку, которая сидит на корточках рядом с маминым креслом-качалкой.
— Посмотри, Агриппина. Она вернулась. Она в безопасности. Наша Капелька в порядке.
Я становлюсь на колени рядом с маминым креслом, беру её руки в свои и осматриваю каждый миллиметр её кожи в поисках открытых ран.
— Мама, я здесь. Посмотри на меня. Я здесь. Я в порядке.
— Фэллон. Уходи. Фэллон. Уходи.
Это наблюдение или предупреждение? Она считает, что я ушла или просит меня уйти?
— Я здесь, мама.
Она качает головой, её медные волосы волнами рассыпались по опущенным плечам, покрытым веснушками.
— Фэллон, уходи.
— Я уходила, но вернулась.
— Уходи. Уходи. Уходи.
Волнение, которое слышится в её голосе, и яркий блеск её голубых глаз, выбивают воздух из моих лёгких.
— Ты хочешь сказать, что мне надо уйти, мама? — шепчу я, как будто бабушка может не услышать моих слов.
Она стоит рядом с нами, её изумрудные глаза взволнованно блестят.
Мама перестаёт качать головой и начинает кивать.
Я в недоумении смотрю на бабушку.
— Как долго она уже в этом состоянии?
— Придя домой с рынка, я обнаружила её на коленях. Она колотила руками в дверь. Она доползла до неё. Хвала Котлу, что дверь была закрыта.
Неужели я заперла дверь перед уходом? Я помнила только, как проверяла маму, и что она спала, но больше ничего, так как я сильно паниковала из-за птицы и своего «ареста».
Что если она сама себя заперла, так как испугалась птицы в моей комнате? Что если птица дематериализовалась и прошла сквозь стену, разделяющую наши комнаты? Что если она пропала?
Мурашки бегут по моим ключицам и распространяются на грудь.
— Что такое?
Я отрываю взгляд от стены.
— Ч-что?
— Ты покраснела.
Я хватаюсь за шею, прижав липкую ладонь к горячей коже.
— Денёк у меня был ещё тот.
Бабушка прижимает кружку с отваром из ягод рябины к маминым губам. Мама качает головой.
— Биббина миа, тебе надо это выпить.
Я не помню, чтобы бабушка когда-либо называла маму своей малышкой, и от этих слов боль пронзает моё сердце. Как же это страшно, когда мать бессильна перед умственной деградацией своего собственного ребёнка.
Наконец, мама перестает раскачиваться, перестает повторять слово «уходи». Она смотрит на мать и раскрывает рот. Бабушка помогает ей выпить кислый чай, после чего проводит костяшками пальцев по маминому подбородку, чтобы поймать сбежавшие капли.
Отвар успокаивает мою маму, словно магический эликсир, и заставляет её веки отяжелеть. Её ресницы такого же тёмно-коричневого цвета, как и её брови, опускаются. Мне кажется, что она вот-вот заснёт, как вдруг её глаза распахиваются и останавливаются на мне.
— Пусть ветра отнесут тебя домой.
После этого её веки резко смыкаются, и она укладывается щекой на
