Дом сестер - Шарлотта Линк

Сложности возникали, когда появлялся Джордж, — иногда поздним вечером, если у него был выходной и он мог остаться на ночь. Старший брат остался для Фрэнсис единственным членом семьи, и она всегда была рада его видеть. Но рядом с молодой влюбленной парой, которая и без того редко находила время для общения, Фрэнсис казалась самой себе обузой и возмутителем спокойствия. Ночами она не могла уснуть на своем диване, чтобы не слышать звуки, доносившиеся с той стороны занавески, где располагались Элис и Джордж. Она понимала, что оба они стараются вести себя как можно тише, но не получают от этого полного удовольствия.

Кроме того, Фрэнсис невольно становилась свидетельницей бесчисленных выяснений отношений, которые велись шепотом, но довольно в резкой форме. Предметом этих дискуссий была тема женитьбы, и каждый раз эти разговоры завершались безрезультатно. Джордж по сути своей был глубоким консерватором, считал «бульварные отношения», как он однажды в порыве гнева назвал их, отвратительными и ничего не хотел так, как узаконить их связь с Элис. Та же настойчиво отказывалась.

— Я не создана для этого, — говорила она всякий раз, как бы Джордж ни уверял ее, что у него нет ни малейшего намерения сделать из Элис покорную супругу.

— Ты так пугаешься этого, будто тебя со мной ждет страшная судьба или мрачное существование! — сказал он однажды ночью довольно громко и раздраженно, очевидно забыв, что в гостиной была Фрэнсис. — Ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы понимать, что я никогда…

— Это не имеет к тебе никакого отношения. Я не признаю институт брака как таковой. И говори потише! Фрэнсис спит.

Иногда Джордж впадал в такую ярость, что среди ночи уходил из квартиры и клялся, что никогда не вернется. Но он всегда возвращался, потому что не мог оставить Элис. Фрэнсис было досадно, что она была вынуждена наблюдать, как ее брат становился просителем, и какую боль ему причиняло постоянно быть отвергнутым. Она решила не вмешиваться, но ее некогда дружелюбное отношение к Элис с каждым днем становилось все более холодным. Время от времени между ними возникала настоящая напряженность.

Если б Фрэнсис попросила у своего отца деньги, он прислал бы их ей, но она не просила. Она занималась поиском постоянной работы; пока же переписывала материалы для профессора зоологии, работавшего над научным трактатом, и вела переписку для одной небольшой частной школы для слепых, директрису которой не смущало, что Фрэнсис жила в неблагополучном районе, — она была только рада, что нашла дешевую рабочую силу.

Фрэнсис зарабатывала весьма немного. Она могла сама оплачивать свое питание и отдавать Элис деньги за жилье, но ни за что не сумела бы снимать квартиру самостоятельно. Она оставалась зависимой от Элис и была очень этим недовольна. У Элис было небольшое количество денег, доставшихся ей по наследству, которые она довольно умело вложила; но при этом всегда говорила, что долго так не протянет. Им приходилось экономить везде и всюду.

Борьба суфражеток разгорелась с новой силой, и Элис была в рядах их лидеров. Ее множество раз арестовывали, и она всякий раз объявляла голодовку. Фрэнсис только некоторое время спустя заметила, что каждый раз после возвращения из тюрьмы Элис становилась меньше ростом. Они постоянно травмировали ей позвоночник. Элис утратила свою живость, стала выглядеть значительно старше, чем была в действительности, ее движения становились все более вялыми и неуклюжими.

Борьба за избирательное право женщин смешалась с классовой борьбой рабочих. Повсюду в стране вспыхивали беспорядки среди шахтеров, железнодорожников, фабричных рабочих. Забастовки определяли ежедневные события в стране. Англия, довольная и ленивая, которая так долго пребывала в зените своей имперской славы, своих упорядоченных отношений, своих кажущихся непоколебимыми общественных структур, теперь дрогнула в самом своем основании. Старое время, когда многие правила, законы и традиции уже давно исчерпали себя, с грохотом рухнуло и безвозвратно ушло. Слишком многое, что долгое время никак не проявлялось, теперь вырвалось наружу. Появились политики, которые были убеждены в том, что вскоре грянет гражданская война.

Гражданская война — и война внешняя… В августе 1911 года в одном информационном агентстве Лондона появилось сообщение, что между Германией и Францией началась война. Новость вызвала панику и истерию, и хотя Берлин и Париж в полдень того же дня дали официальное опровержение, ужасный призрак войны блуждал по всей стране.

В феврале 1912 года министр обороны Англии лорд Ричард Холдейн по приглашению немецкого рейхсканцлера Бетмана Гольвега совершил поездку в Берлин. Он быстро понял, что у того имеется совершенно конкретная задача: на случай войны с Францией он намеревался заключить с Англией соглашение о нейтралитете, чтобы в критической ситуации не получить еще одного противника. Холдейн заявил о готовности подписать такое соглашение, но только если в формулировке будет указано, что Германия подвергнется нападению, а не будет вовлечена в войну, то есть при определенных обстоятельствах не будет сама являться агрессором. Канцлер отклонил данное ограничение, и Холдейн, несолоно хлебавши, отправился на родину.

15 апреля того же года Англия пережила новое потрясение. Во время своего первого рейса из Саутгемптона в Нью-Йорк считавшийся непотопляемым пассажирский трансатлантический лайнер «Титаник» незадолго до полуночи столкнулся с айсбергом в Северном море и затонул. В этой крупнейшей катастрофе в истории гражданского флота Англии погибло более полутора тысяч человек. На борту «Титаника» было слишком мало спасательных лодок; кроме того, капитану не следовало выбирать этот северный маршрут.

В период растущих волнений и угроз было впору сравнить гордый «Титаник» с самой Британской империей — и то и другое считалось неразрушимым. Теперь корабль лежал на морском дне, а Англия, казалось, летела в пропасть. Возможно, гибель корабля, которая вызвала у англичан такое глубокое и неослабевающее потрясение, стала символичной. Вместе с «Титаником» погибли не только люди, но и еще значительная часть английского самосознания.

К тому же после этого события вновь разгорелись острые политические и социальные конфликты: при гибели корабля в ночном ледяном море выжили преимущественно пассажиры первого класса, в то время как туристы, располагавшиеся на нижней и средней палубах, в отчаянной борьбе за лодки были оттеснены. Участники рабочего движения и профсоюзы, а также их газеты, выражали протест, но достопочтенная «Таймс» не смогла отказать себе в удовольствии нанести феминисткам удар в спину. Женщин и детей с «Титаника» пропускали на спасательные лодки в первую очередь, и «Таймс» язвительно написала, намекая на боевой клич суфражисток, что на тонущем корабле теперь кричали не «Право голоса женщинам!», а «Лодки женщинам!». Женщины внезапно потеряли всякое ощущение равенства.

В июне 1913 года ЖСПС понес первую жертву. На крупном дерби Англии суфражетка Эмили Дэвидсон бросилась под лошадь короля, чтобы привлечь его внимание к проблемам женщин. Она была тяжело травмирована и через несколько дней умерла. Планировавшийся сначала некролог в «Дейли мейл» так и не появился, потому что не было уверенности в том, как на него отреагируют читатели. Все более радикальные методы суфражеток вызывали в народе значительное недовольство.