Паутина судьбы - Валентин Пушкин

– Не знаю. Не интересовался, говоря по правде. Надо было как-то устраиваться, не сидеть же у сестры на иждивении. Метался туда-сюда, за все брался. Лоджии застеклял в паре с одним парнем. Он бывший капитан-танкист расформированной части где-то под Нижним Новгородом… Разгружал фрукты-овощи по рынкам. Ну, словом, разное бывало. Наконец повезло. Взяли инструктором в фитнес-клуб «Ромеро». Там я все делаю: от обыкновенного массажа до починки тренажеров. Веду группу боевых искусств.

– Вы же ракетчик… Я полагаю, технарь с военным образованием… И вот инструктор в фитнес-клубе… Как это?

– С юности спортом увлекался. Правда, тогда не культивировали восточные боевые приемы. Разве что дзюдо. А вы существуете на гонорары?

– Что вы! Давно бы с голоду сдох. Книга у меня выходит редко: раз года за два – за три. И то, в основном, переиздания. Новые мои вещи, как правило, не берут… В общем, мы с женой поем в церковном хоре. На эти средства и существуем.

– Во специалист! Еще и поете… – засмеялся Роман Петрович и посмотрел на Морхинина уважительно. – Сколько талантов!

– А скажите… – мягко остановил его Валерьян. – Ваша сестра Лида… Такая стройная, худенькая, темноволосая?

– Точно. Именно такая. Ну за последние годы подурнела немножко. А так была симпатичная. Муж у нее попался сволочь, крохобор, хам. Обижал ее сильно. Слава богу, расстались. Его счастье, что я, когда приехал с Кавказа, его уже не застал.

– Ваша сестра, Лида Соболева, помогла мне однажды разыскать в редакции потерянный рассказ, вступилась за меня. Потом посоветовала обратиться в другой журнал. Это случилось в начале моего, так сказать, писательского пути. Публикация имела для меня большое значение. Моральное. Так что Лида… И жалко, что больше я ее не встречал… А от вас вдруг сведения о ней.

– По этому поводу надо проглотить по сотке, у меня есть, – неожиданно радушно засуетился бывший ракетчик.

Достал начатую бутылку водки. Порезал колбаски, хлеба.

– Еще раз благодарю Вас, Роман Петрович, – с чувством произнес Морхинин. – Ваша сестра спасла мой рассказ, а вы меня самого. Если бы я не запорхнул в окно, меня, скорее всего, зверски бы избили. А, может быть, и того… прикончили.

– Я видел эту погоню. Я бы вступился. Ну и милицию бы вызвал. Хотя от нее пользы чаще всего мало. За ваше здоровье.

Майор опрокинул стопку красиво и четко, по-военному. Морхинин долго держал свою в руке, пока не высказал всю признательность этому человеку.

– Нет, это за ваше здоровье. Если бы не вы… Эти, которые за мной гнались, небось какие-нибудь спецслужбы. Может быть, и не наши отечественные, а иностранные…

– Почему вы так думаете? Есть причины?

– Да странно я как-то вляпался… Вроде бы пустяк… Литературный журнал… Редакторша… Ну злая, грубая, а что-то не то… Не могу понять.

– Где редакция находится?

– В одном подъезде с какой-то организацией «Международный пресс-центр». Словом, их субсидируют, видать, забугорные дяди.

– Ну да, потому и редакторша – зверь. И холуи сразу писателя бить бросаются.

– Писатель – это сейчас ничто. Тем более такой, как я, некоммерческий. Как сказал недавно один преуспевающий юрист: «Главное, не говорите, что вы пенсионер. С вами никто дел никаких иметь не будет. Пенсионеры – это мусор».

– Вы разве на пенсии? Внешне не скажешь.

– По выслуге лет. Бывший хорист Большого театра.

– А как же Союз писателей?

– Это позже случилось. А как артист я давно в отставке.

– Коллеги! Тогда еще по одной. – Майор оживленно разлил водку. – Будем знакомы. Я вам дам телефоны: свой и Лидин. И ваш давайте. Может, сгодимся друг другу. А Лиде-то позвоните. Она у мамы живет. Она редактор, вы писатель: вполне могут возникнуть общие проекты.

– Пожалуй, мне пора уж до дому, – Морхинин еще раз поблагодарил за спасение и угощение. Уходя, выложил на стол шоколад.

– Если Лида зайдет, передайте от меня, – сказал он. – Больше ничего подходящего в карманах не нашлось.

Майор тоже оделся. Проводил, как бывший боевой офицер, спасенного писателя до метро «Арбатская». Расстались с крепким рукопожатием.

На следующий день Валерьян Александрович сел за стол продолжать повесть о Вашке Нуньесе Бальбоа. Но призадумался. Эта вчерашняя история еще отдавала в мозгу резонансом. Какое-то невольное предчувствие томило душу. Вообще постоянный тренаж писательского воображения невольно вырабатывает словно бы предвидение будущего. Усиливает тревожность и интуицию, как у разведчика.

Прошел час, другой. В коридоре задребезжал коммунальный телефон. И на этот раз пришлось подойти Морхинину – ни Таси, ни соседей дома не оказалось.

Морхинин раздраженно оторвался от повести.

– Алло, Валя? Ты? Ну что ж ты тогда обиделся, прямо как будто катастрофа случилась… Здравствуй, милый. Как ты? – говорил возникший в телефонной трубке нежданно-негаданно Юрка Зименков, бывший школьный товарищ и зять бывшего члена Политбюро.

– Вот-те раз! С чего это вы объявились, Юрий Иванович? – насмешливым тоном удивился Морхинин.

– Да ладно тебе кукситься! Ну, признаю, что поступил с этой распиской гнусно, насвинячил перед товарищем. Проблемы оседлали, вот ум за разум и заскочил. Прошу прощения.

– Ну хорошо, господин иностранный бизнесмен. Конкретно-то чего тебе нужно?

– Встретиться хочу. Поговорить. Помочь, если надо.

– Ладно, встречаемся. Назначай время и место.

Морхинин брился тщательнее обычного. Все-таки «престарелый», как он себя называл, писатель выходит в свет. Надел единственный костюм, голубую рубашку, подаренную Тасей ко дню рождения, и черный, в желтую крапинку галстук.

Приехал к станции «Арбатская». Встал около одного из бронзовых львов на Гоголевском бульваре. Минут десять смотрел, как снежинки падают на жизнерадостный памятник великому Николаю Васильевичу.

У тротуара внезапно мягко тормознул синий «мерседес». Морхинин оглянулся: оттуда, приоткрыв дверцу, махали. Он подошел. Распахнулась дверца, его схватил в объятия Зименков.

– Все! Обиды прочь! Мою глупость, мое жлобство – тоже! Целую и обнимаю!

От Зименкова пахло дорогим спреем, особым колоритом богатого человека. «Ишь, сынок архангельских крестьян-комсомольцев, – не без зависти мелькнуло в голове Морхинина. – И при Союзе был представителем советской элиты, и сейчас неплохо себя чувствует».

– Едем мириться в кабак, – приставал весело Зименков.

– Куда?

– В подземелье какое-нибудь, пошикарнее.

Сидели действительно в каком-то подземном заведении, где был мягкий полумрак, красноватые кенкеты[10] с приглушенными лампочками. На стенах мерцали золотом абстрактные линии оформления. Еле слышно пела в далеком далеке прелестно грассирующая француженка. Ароматный воздух струился от живых роз в фарфоровых вазах, от изысканно заваренного коллекционного кофе, от сладких женских духов.