Перекресток зимы и лета - Елизавета Дворецкая

– Останься, княжич! – повторила Дарована. – То, что я расскажу, и тебя касается.

Светловой не ответил, вертя в руках шапку. Он перестал улыбаться и посматривал на Даровану с каким-то немного опасливым ожиданием. И у нее сжалось сердце от этого взгляда: она понимала, что перед ней больной, который вовсе не желает исцеления.

– Говорят, Леля-Весна у вас в священной роще заключена? – начала Дарована.

Поначалу никто ей не ответил.

– Да, – подтвердил наконец Светловой, и лицо его стало замкнутым. – В роще она. И сейчас еще там.

– И в эту рощу ни войти, ни выйти нельзя?

– Можно. Мне одному можно. И войти, и выйти.

– А ей? Нельзя?

Светловой мотнул головой.

– И к ней никому войти нельзя? Кроме тебя?

– Нет. Наши волхвы все делали, что только возможно.

– Мало здесь ваших волхвов! Здесь кто посильнее нужен! Вот с чем я пришла, матушка! – Дарована снова обернулась к княгине. – Вот с чем меня Макошь послала. Есть в мире новая весна, новая Леля, только спит она в Ледяных горах.

– Что? – Светловой вскочил на ноги, и теперь на его лице были недоверие, тревога, даже негодование. – Новая Леля? Как так – новая? Не может такого быть! Одна она на свете! Одна, и не может двух быть!

Румянец на его щеках ярко вспыхнул, брови сдвинулись, глаза засверкали, как будто кто-то собирался причинить вред любимому им существу.

– Я знаю, что говорю! – Дарована тоже встала, голос ее окреп. – Твоя Леля в роще заключена, от всего бела света отделена. А земля не может без весны! И новая весна родилась, через зиму прошла и в Ледяные горы, к Велесу, попала. Теперь нужно, чтобы сын Перуна ее разбудил и в белый свет вывел. Да как к ней пройти, он не знает. Может быть, в Ладиной роще и есть последняя к ней дорога. Я тебя попрошу, княжич Светловой: поди-ка в рощу и спроси у твоей Лели, не знает ли она пути в Ледяные горы. Сколько раз она там бывала, так должна знать.

Светловой помолчал, неодобрительно и недоверчиво глядя на нее. Он уже привык к тому миру, который сложился вокруг него: с весной в священной роще и зимой по всей остальной земле. Он знал, что виноват перед всем белым светом, знал, что это не может продолжаться вечно и приведет ко всеобщей гибели, считал себя проклятым, но смирился с этим и тоже привык. И любые перемены, даже обещавшие спасение свету, ему казались неприятными. Они разрушали тот мир, в котором он владел единственным нужным ему сокровищем. Для него не существовало ни прошлого, ни будущего. Он выполнил завет Велы и сам стал как весна, которая живет одним только нынешним мгновением.

– Теперь иди, – твердо сказала Дарована. – Раз только ты один к Леле дорогу знаешь, иди.

– А… что с ней будет? – спросил Светловой, исподлобья поглядывая на Даровану. Сейчас на его лице отражались не свойственное ему упрямство и опасение: он видел силу этой девушки, которая грозила изменить его мир.

– Не знаю, – честно ответила она. – Как рассеется радужная стена, двум Лелям не бывать. Одна останется. А твоя ли, другая ли – я не знаю.

– Если берешься мир исправлять, так знать нужно, – заметил Светловой.

– Ты, голубь мой белый, весь свет порушил – не думал, – ласково ответила Дарована, подойдя к нему поближе и заглядывая в лицо, но Светловой опустил глаза и не хотел встречаться с ней взглядом. – Теперь поумнее нас думают. Мать Макошь думает, а нам надо исполнять. Может, ты и хочешь на всем свете последним быть. А я не хочу. Я хочу, чтобы и после меня люди были. И все, что хочешь, за это отдам. Ты тут по цветочкам гуляешь, а меня уже в жертву назначали… Знаешь песню про огни на горушке? Про огни палючие и нож булатный? Ты ее в детстве от няньки слышал и под одеялом прятался, а я под эту песню жребий тянула… и вытянула. Ну, иди! – Она с усилием улыбнулась, стараясь исправить непривычную жесткость своих слов. – Иди!

Светловой вышел, так и не подняв глаз.

– А вот ты еще говорила… сын Перуна, – напомнила княгиня, с тревогой глядя то на дверь, за которой скрылся ее сын, то на Даровану. – А где он – сын Перуна?

От славенского посада до Ладиной рощи было совсем недалеко, но все же, пройдя это расстояние, Светловой попадал в другой мир. Только и всего – пройти от ворот к Сварожцу, потом по берегу немного вниз, потом на гору… Но гора эта сияла и переливалась нежными цветами небесного моста: ее покрывало облако неземного света. В самом низу, на снегу, лежала густо-фиолетовая полоса, плотная, непрозрачная; над ней синяя, потом голубая, еще выше – зеленая, как листва, и сквозь эту зеленую полосу, если поднять голову, можно было разглядеть очертания деревьев и настоящую листву у них на ветках. Это была священная Ладина роща, в которой теперь вечно жила весна. Вершина горы терялась в желтовато-розовом сиянии, где все цвета сливались в беловато‑золотистый. Там Ладина гора смыкалась с небесными мирами, но была от них закрыта.

Семицветное облако состояло как бы из более густого воздуха, к нему можно было прикоснуться, можно было даже погрузить в него руку, но неглубоко – человек сразу переставал ощущать ту часть своей руки, что уходила в гущу небесного света, и поскорее выдергивал ее, чтобы убедиться, что она не исчезла совсем. А вот целиком пройти было нельзя: пытаясь шагнуть внутрь облака, даже волхвы оставались на прежнем месте.

Преодолеть эту преграду мог только один человек – Светловой. Он не имел никаких особых оберегов-ключей, не творил заговоров, а просто радужная стена пропускала его, признавая своим. У подножия горы лежало несколько крупных белых валунов. Они были похожи на заледеневшие облака, на тех жертвенных овец, что приносили сюда еще предки нынешних речевинов. Вокруг них лежал снег, такой глубокий, что только макушки самых крупных валунов еще виднелись над ним, сами похожие на покатые сугробы. И каждый снегопад погружает их все глубже, глубже… Скоро совсем скроет.

Но стоило Светловою пройти между двумя валунами – как перед ним оказывалось совершенно другое. Он видел склон горы, полого уходящий вверх, видел землю, покрытую зеленой молодой травкой, с приветливыми золотыми глазками первоцвета на длинных стебельках. Тропинка уводила к вершине, петляя меж белыми березами. В воздухе висел рассеянный свет, похожий на солнечный, хотя наверху, вместо солнца, был лишь белый, сияющий купол радужного кольца. Здесь было тепло, в лицо дышало свежим запахом оттаявшей земли и молодой зелени. Сразу после зимнего холода этот теплый весенний запах пьянил и кружил голову. Весь воздух рощи казался наполнен зеленоватым маревом: на каждой березовой ветке уже разворачивалась почка. Но ни одна так и не развернулась в лист, и те же кустики первоцветов так же кивали Светловою золотыми головками цветов. Весна застыла здесь, не пуская лето.

Сбросив полушубок и шапку прямо на траву, Светловой неспешно направился по тропинке вверх. Его нахмуренные брови разгладились, лицо прояснилось. Все земные заботы оставались там, позади, за воротами из белых камней, за радужной стеной. В запахе молодой березовой листвы ему чудилось что-то приветливое и сладкое, золотые лепестки первоцветов улыбались ему, как родные глаза. Здесь, в Ладиной роще, уже много-много дней была его истинная родина, его настоящий дом. Только здесь он чувствовал себя легко, спокойно. В самом здешнем воздухе реяло ощущение любви и покоя. Каждая березка ласково касалась его плеча своим зеленым легким крылом. Только здесь он чувствовал себя по-настоящему живым.