Осенние дали - Виктор Федорович Авдеев

— Не знаю, будет ли время.

— Часок-то можно погулять. Два дня не видались. Со скуки изошел.

Из-под длинных загнутых ресниц Маря обожгла его взглядом красивых черных диковатых глаз.

— Все вы, парни, это нашептываете, — сказала она вдруг, улыбнувшись, и таким тоном, словно имела большой опыт в любви и знала, что всегда нашептывают парни. — А потом одних бросаете и… с другими. Есть тут случай. Тоже, наверно, обещал жениться. А увидел в лагере другую, лучше… правда, и она так поступила с мужем. — Девушка покосилась на противоположную сторону ложбинки, где Камынина собирала валунник. С показным недоверием сказала: — Слова-то, они как брызги, воду мутить мастеров много.

— Иль, думаешь, пустомеля? Выколи глаза, если погляжу на другую. Отруби ноги, коли уйду от тебя. Всю жизнь будем вместе, как две оглобли в телеге.

— Так и поверила тебе, — нежным голосом сказала Маря.

— Когда ж заслужу? Плохо ты обо мне понимаешь, Маря. У меня что на сердце, то и на языке. Ничего не таю, завсегда говорю прямо.

— Все-все? — словно бы вскинулась она.

— Уж такой.

— И я, — подхватила Маря. — Давай и на будущее за правило возьмем: что бы ни случилось, пусть самое худое, — говорить в глаза. Пусть даже раздружимся, — не станем играть в утайки да недомолвки. Правда, она, как солнышко, облаков не любит.

— Голосую «за»! Ты вот намедни говорила: «Познакомились без году неделя. Человека узнать — с ним пуд соли съесть надо». Али я не вижу, Маря? Да лучше тебя не только в деревне, во всей области нету. Правду говорю. Так и матушке отписал. С другой девкой год ходи, так не узнаешь, как я тебя за эти два месяца на трассе. Нешто и тебя сердце обманет, не изучила, какой я?

Сеня расправил плечи, сдвинул кепочку еще дальше на затылок, словно показывая себя. Маря зыркнула на него и закусила нижнюю губу.

— Так погуляем вечером?

И хотя Маря опять отрицательно качнула головой, Семен Юшин улыбнулся еще радостнее, шире и простодушнее. Их влюбленные взгляды говорили друг другу гораздо больше, чем слова.

Словно догадавшись, о чем у них речь, Варвара Михайловна разогнула спину, поправила чистой, тыльной стороной руки упавшую на лоб прядь волос, подумала: «Счастливая Маря. Воркует. Наверно, Сеня Юшин из-за нее со своим скрепером на участок к нам попросился. У них — весна».

Почему у Варвары Михайловны сжалось сердце? Ведь и ее впереди ожидает сладкое и тревожное счастье? Правда, ее возраст не девичий, сын на руках, но она еще на многое надеется. Так отчего же вдруг слезинка защипала глаза?

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

.   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .   .

Ночью Варвара Михайловна встретилась с Молостовым в лесу, чтобы проститься. Она ежилась в плаще, пугливо прислушивалась ко всякому шороху, вздрагивала, спешила; Молостов был нежнее, чем всегда. Они почти не говорили, задохнулись в долгом поцелуе, и до самого утра им уже никто не помешал.

Перед вечером Варвара Михайловна собрала свои пожитки. В конце рабочего дня за ней на газике прибыл Камынин, и молодая женщина вместе с ним стала сносить вещи в машину. Молостов засел в шалаше, разложил конспекты по геодезии, но заниматься не мог. Он выкурил подряд несколько самокруток и с жадностью прислушивался к тому, как Варвара Михайловна, одетая по-дорожному в пестрый прорезиненный плащ с капюшоном, негромко, приподнято-веселым тоном обменивалась адресами с подругами. С Марей Яушевой и с Баздыревой она при прощании расцеловалась.

— Жалко, что уезжаете, — искренне огорчалась девушка. — Без вас будет совсем-совсем не то. Я-то думала, вместе трассу закончим.

— Нельзя, — невнятно ответила Варвара Михайловна, с трудом держа большой, рассыпавшийся в руках букет лесных цветов, поднесенный товарками. — За Васятку с мужем беспокоимся, не было бы после гриппа осложнения. Да и я отосплюсь у мамы в деревне, вернее, втроем отдохнем: ежика забираем. Так пиши, Маречка, буду ждать, а в Моданске заходи непременно.

Невдалеке от машины стоял Камынин. Вид у него, по обыкновению, был спокойный, он оживленно, с полуулыбкой одобрения слушал прораба, говорившего, что теперь участок обеспечен камнем, а скоро закончат ремонт моста через Омутовку. Невдалеке по бревну сваленного дуба бегал Васятка, балансируя раскинутыми руками, чтобы не упасть. Он был в матросской шапочке, в пальто, с приставшими к спине еловыми иглами и, громко смеясь, переговаривался с тачечницами, желавшими ему доброго пути, строил рожицы. Трудно было поверить, что у Васятки жарок, повышенная температура; когда родители хотели взять его на руки, он забрыкался, слезливо раскапризничался. Пришлось отпустить и лишь присматривать, чтобы не залез в лужу. Ежик, посаженный в корзину, находился в автомобиле.

Лишь те, кто хорошо знал Камынина, могли догадаться, что он очень нервничает. Глаза нет-нет да и косились на жену, в зрачках вспыхивало беспокойство, а губы слегка подергивались, обрывая улыбку, и сразу становилось видно, что мысли его далеки от собеседника. Андрей Ильич отлично понимал, что в судьбе его семьи наступил решающий момент. Почему Варвара вдруг передумала ехать в город? Ведь в моданской больнице имеются врачи всех специальностей, они немедленно окажут Васятке всяческую помощь, в аптеках тоже можно достать любое лекарство. Что так повлияло на Варвару? Неужели противно переступить порог дома, который восемь лет служил ей кровом? Или не хочет находиться вместе с ним, мужем? Не испытывает ли она и к нему отвращения, а то и скрытой враждебности? Вопрос этот странно мучил Камынина, и он почти ничего не понимал из того, что говорил ему прораб.

— Теперь бы нам, Андрей Ильич, камнедробилку на участок. Позарез нужна. Иль сейчас никак нельзя?

— Да, да. Конечно. Одну минутку.

И, не заметив недоумения на желтушном лице прораба, Андрей Ильич бросился к жене. Букет, который она держала в руках, развалился, и часть цветов упала; Андрей Ильич поднял цветы, с улыбкой протянул ей:

— Может, положить в машину?

Брови Варвары Михайловны приподнялись с оскорбительным удивлением: видимо, она не поняла, что он ей говорит, зачем протягивает цветы. В глазах ее, в легком движении плеча не было ничего враждебного, скорее в них проскользнула брезгливость, словно жена боялась, что он к ней прикоснется. Наконец Варвара Михайловна поняла мужа, ничего не говоря, с обидным для него равнодушием протянула остаток букета